Тайны прошлого
Шрифт:
В.А., человек, который защищал убийц, нервно постучал пальцами по подлокотнику кресла.
Начинается, подумала я.
— Деньги из инвестиционного портфеля разделены на три части. Одна треть завещана Сэди, одна треть Томми. Оставшаяся треть отправляется в трастовый фонд, который будет разделен между двумя неназванными наследниками.
— Я не понимаю. — Сэди смотрела на него с замешательством. Я молчала.
— Я тоже ни черта не понимаю. — В.А. достал сигару из кармана, развернул и позволил себе расслабиться после рассказанных новостей. — Ваши мама и папа создали запутанный финансовый лабиринт,
Три идеальных кольца дыма повисли в воздухе между нами — фокус, который развлекал нас в детстве.
— Впрочем, однажды она проговорилась. Уже в поздние годы, когда началась деменция. Намекнула, что наследниками являются дети. Которым еще нет восемнадцати.
— Это интересно, — пробормотала я. Да уходи уже, кричала я мысленно.
— Однажды я спросил ее, если она так хочет сохранить все это в секрете, почему бы не передать деньги до смерти, так, чтобы вы, девочки, этого не узнали, — продолжил В.А. — Она сказала, что это будет обманом. И что вы не станете беспокоиться о деньгах.
Я рассмеялась, и вымученные звуки повисли в комнате, где когда-то царила мамина музыка.
В одном ты была права, мама. Дело совсем не в деньгах.
Несколько часов назад, когда они опускали ее гроб в красноватую песчаную почву, я почти начала ее прощать.
Это было ошибкой.
Глава 29
Пока В.А. пытался оживить свой старый белый «кадиллак», Сэди задула керосиновую лампу и мы понесли на кухню грязные винные бокалы. На кухне было лучше. Знакомая лампа над раковиной встретила нас приветливым мягким светом. Сама кухня была вымыта и приведена в идеальный порядок, влажные полотенца висели на старой маминой сушилке, на длинном столе выстроились накрытые фольгой печенья и недоеденные куски торта.
— Ух ты, — сказала Сэди, заглядывая в холодильник, набитый фруктовыми салатами и запеканками. — Отвези меня домой, давай разберемся с этим завтра. Или вообще никогда.
Десять минут спустя я высадила Сэди перед трейлером, вооружив ее куском шоколадного торта и щедрой порцией домашних макарон с сыром, — мы следовали довольно четким инструкциям, которые Мэдди отправила нам эсэмэской.
Хадсон возник на крыльце под лампой, как только я начала отъезжать, его галстук был развязан и болтался на шее, строгая рубашка помялась, пуговицы были расстегнуты. Он улыбался. Так вот куда он исчез. Присматривал за Мэдди.
Я подождала его, не заглушая мотор.
— Перелезай, — сказал он, открывая мою дверь и бросая пиджак на заднее сиденье. — Я поведу. Мой пикап остался у амбара.
Мне тут же захотелось возразить — моя привычная реакция на Хадсона. Я хотела спросить, зачем он оставил машину возле амбара, но вместо этого молча пересела.
— Ты простишь меня? — немного погодя спросила я, глядя прямо перед собой, на колеи грунтовой дороги, убегавшие вперед в свете фар.
— Возможно.
Я весь день почти не плакала. Не плакала вот так. С постыдными
— Ее больше нет, а я не знаю, кто я, — всхлипывала я.
Хадсон отстранился и поднял мой подбородок.
— Я знаю, кто ты. Ты вот этот шрам. — Он коснулся моего запястья. — И вот этот. — Он погладил волосы на моем виске. — Ты добрая. Красивая. Смелая. Ты спасаешь детей.
Объятия превратились в нечто примитивно-чувственное, и пропало все, кроме ощущений, скольжения рук и губ, которого нам обоим было мало.
— Подожди, — хрипло сказал он. Снял машину с тормоза и нажал на газ, но я не могла перестать прикасаться к нему, а он не мог перестать меня целовать, и машина виляла, подпрыгивала, металась, пока он не свернул на одну из примятых тракторами тропинок, ведущих к пруду.
Если нас в темноте ожидают какие-то хищники, то и черт с ними.
Если я умру на руках Хадсона, не получив ответов, затерявшись в полях моего детства, то и черт со мной.
Так всегда бывало, стоило мне отпустить контроль и отдать себя Хадсону. Каждая клеточка мозга внезапно пьянела. И я словно оказывалась на краю обрыва в надежде, что падать будет не слишком больно, но в то же время была уверена на все сто, что будет еще больнее.
До пруда мы проехали только треть пути, а потом Хадсон загнал наш пикап под уклоном на поле и поставил его на ручник. Прижал меня к спинке сиденья, и я по опыту поняла, что ничего хорошего не получится.
— Ох, — сказал он, спиной упираясь в руль. — Я разучился. В пикапах.
— Последнее мог бы не добавлять. — На секунду я задумалась обо всех тех женщинах, с которыми он занимался любовью после того, как я его отпустила. О том, был ли он с ними таким же яростным, быстрым, жадным и до боли открытым.
Мое черное траурное платье задралось до талии, горячие руки Хадсона уверенно стянули с меня трусики и бросили их на пол. Я была занята своей частью работы — расстегивала его брюки и тянула его за новую рубашку, пока пуговицы не защелкали по приборной панели. Отступать было уже некуда.
Хадсон остановился только для того, чтобы пинком открыть дверь и впустить в салон густой жаркий запах нашей земли и призраков моего прошлого. Я поерзала под ним.
— Так лучше?
— Намного лучше. — Хадсон наклонился и убрал с моего лица волосы, взмокшие от пота и слез.
— Я много слышал о девчонках МакКлауд. Кажется, пришла пора спросить, не хочешь ли ты, чтобы я остановился?
— Заткнись, — ответила я, и все плохое на некоторое время перестало существовать.
— Кто остался в доме? — спросил Хадсон, останавливаясь на дорожке.
Я подняла голову с его плеча — сонная, довольная, готовая рухнуть в постель.
В окнах темной гостиной мерцал странный призрачный свет. Мерцал в размеренном ритме с одинаковыми промежутками, словно проблесковый маячок.
Свет, тьма.
Свет, тьма.
— Никого, — ответила я. — Все давно ушли.
— Оставайся здесь, — грубо сказал он, и я кивнула, слушая, как колотится сердце.
Хадсон был на полпути к дому. Он входил в новую зону, куда мне хода не было.