Тайны Темплтона
Шрифт:
Катастрофа — Манхэттен обставил нас, перебил цену… больше миллиона долларов дает и целый городской квартал под музей. Они же центр вселенной, как говорит Сай. А мы просто, считай, деревушка, затерянная в глуши. Карьера у него, видите ли! Презренный плебей. Мне кажется, отец плачет у себя в комнате, но я не осмеливаюсь к нему войти. Мать была вся бледная и убежала в свой приют. Крошка Салли топчет маргаритки на обочине… даже если б умела говорить, не смогла бы выразить своих чувств красноречивее… А я вот собралась пройтись по воздуху, хочу успокоиться, посмотреть, удастся ли прогнать из головы эти орущие на все лады голоса…
…еще худшая катастрофа!.. Я стояла у скалы Старейшин, ждала, не появится ли кто из моих водяных друзей, и вдруг спиной почувствовала взгляд. Обернулась — мистер Аптон, наблюдает за мной… такая ярость меня обуяла! Никогда прежде
Отец мой словно сделан из железа — пригласил мистера Аптона на ужин… тоже мне радость! Мы с матерью с трудом сохраняли учтивость — я так и вовсе ни разу на него не взглянула. Просто хотела, чтобы этот ублюдочный сукин сын ушел поскорее. А отец мой, старый благородный джентльмен, водил с ним душевные дружеские беседы, хотя мистер Аптон в этот день выглядел лет на десять старше его. Ради такого случая я, конечно, оделась в свое лучшее платье — изумрудный шелк, под цвет моих глаз. Я была прекрасна, как никогда… да и как же не постараться? Должна же я была показать ему, что он теряет, предпочтя Манхэттен нашему милому маленькому Темплтону… Обратиться ко мне за столом он, конечно, боялся, только моляще позвякивал ножом и вилкой… опять оба не притронулись к еде… В конце десерта я встала и ушла, а мистер Аптон — какой невоспитанный мужчина! — побежал за мной, в коридоре взял меня за руку… зашептал: «Еще ничего не потеряно, Сара, не делай глупостей! Ты еще можешь спасти свой город, если хочешь»… Вдруг он повернулся и убежал обратно в столовую, оставив меня одну в коридоре. Ноги у меня подкашивались. Я села в кресло и словно вросла в него. Слушала учтивые речи моего отца, не понимая, как он может быть так добр с этим ужасным человеком… и моя мать, плененная этим зрелищем, тем, что она принимала за выражение романтических чувств к ее любимой, красивой, безумной (а стало быть, лишенной возможности выйти замуж) дочери… далее моя здравомыслящая прямодушная мать… опять начала разговаривать с ним любезно.
Уже поздний час. Одиннадцать. Я все хожу из угла в угол по своей комнате. И все звучат в голове эти голоса, этот библейский человек все гремит и гремит своим трубным басом «Ты еси Спасительница Темплтона, ты еси». Гремит и гремит. Колокол бьет в методистской церкви. И в пресвитерианской тоже. Платье я не снимала. Рвало меня много раз, даже желудок теперь сводит и в горле жжет. Зубы чистила так, что десны закровоточили. Завязала волосы в строгий низкий пучок, а локоны все равно упрямо выбиваются. Да, я пойду.
Кончено… все кончено. И писать мне больше нечего.
…я это сделала, но даже не поняла как… в ту ночь две недели назад. Не поняла, как обулась и тихонько спустилась по витым лестницам Эджуотера. Не поняла, как вышла на улицу в свежую, пахнущую зеленью ночь и побежала по городу — по Красивой Озерной, мимо Приозерного парка, мимо Эверелл-Коттеджа и дальше по Каштановой. И словно не я бесшумно прокралась в «Моторинн», под носом у задремавшего портье обследовала щиток на предмет отсутствующего ключа (девятый номер), все так же бесшумно поднялась по лестнице и встала перед дверью, неустрашимая и решительная. Вошла без стука… Мистер Аптон, хоть и был чисто выбрит для меня (еще с вечера), явно не поверил в свое счастье — выронил сигарету, пепел рассыпался по ковру… мы стояли друг перед дружкой очень долго… он шагнул ко мне, улыбаясь… но я остановила его, коснувшись рукой его груди, и почувствовала, как колотится его сердце… «Подожди! Ты ведь выберешь Темплтон? Да?»… «О да, да, Сара, да!» Я подставила лицо для поцелуя, но он прикрыл мне губы рукой… «Нет, сначала скажи, ты выйдешь за меня? Выйдешь?»… Улыбается, на щеке ямочка. Внутри у меня что-то переворачивается, и тот трубный библейский глас произносит: «Да, мой воробышек, ты должна выйти за этого
И меня совсем не тошнило, все было не так, как я представляла… повалил меня на кровать и раздел, пуговка за пуговкой… и там было жарко… и еще жарче… и две Сары боролись сами с собой, одна сгорала от отвращения, другая от жадной страсти… даже через боль, очень сильная была боль… моя помада размазалась по его лицу… проснулась я на рассвете, а он любуется мной, убирает локон мне за ухо… это, оказывается, правда… он действительно любит меня… С тех пор я часто вижу его в обществе, среди самых очаровательных разнаряженных девушек Темплтона… но глаза его всегда устремлены на меня…
…но даже тогда я уже знала, что до свадьбы во мне будет жить та другая, та новая, та млеющая от счастья… а потом эта другая покинет меня, я уже тогда это знала… и я снова стану холодной и печальной… еще до свадьбы я перестану видеть моих призраков, не услышу больше их голосов, и слова, слетающие с моих губ, будут уместными и правильными, и призраки больше не всплывут в воде… Я знала, что мы поженимся в башне Короля-рыбака на мысе Юдифи осенью, и кленовые листья будут кружить над водой, золотистые, красные и зеленые листья… мы поженимся, а во мне уже будет дитя, я буду чувствовать, как оно растет… Темплтон к тому времени уже вернется к жизни, отцовы денежные сундуки опустеют, но вскоре снова наполнятся — рентой от бейсбольного музея… Я выйду замуж в тот осенний день, и женщина, что живет во мне даже теперь, эта счастливая девчонка, что беспрестанно целует этого красивого мужчину… девчонка, которая в то утро неделю назад пришла пешком в Эджуотер, пришла на рассвете рука об руку с ним… сидела с ним рядом, хихикая, за утренним столом, пока не проснулись и не спустились вниз ее родители… и очень удивила в то утро родителей своей радостью, счастьем, которым вся лучилась, и своим ясным рассудком… эта счастливая девчонка покинет меня в день моей свадьбы… он оказался не тем человеком, за которого мне надо было выходить, не гением, не художником… я буду остро ощущать его вульгарность, и он будет не понимать, почему я отвергаю его, и только еще больше возжелает меня.
И я знаю, что вскоре после свадьбы мои голоса постепенно вернутся ко мне. Дитя, что уже жило во мне, родится. Может быть, появятся на свет и другие. А призраки снова подымутся из озера и будут следовать за мной и звать до того дня, когда… когда мне не хватит сил противостоять и я войду в озеро… впрочем, до тех пор у меня будет Сай, солидный, надежный Сай… и хоть это продлится недолго, но в это утро, как я пишу здесь, Сай храпит в моей постели у меня за спиной, и я как раз собираюсь разбудить его, чтобы он мог прошмыгнуть тихонько из дома и вернуться в отель… и какой странной я кажусь себе сейчас! И все это странно. Странная сама эта жизнь. Но сейчас, только в этот момент, я счастлива.
Глава 10
СТАРЫЙ ХЛАМ, ИЛИ ЧТО ОСТАЕТСЯ ПОСЛЕ НАС
Всю ночь я читала три сотни страниц безумных бредней моей прабабки, и утром Темплтон предстал предо мной словно заколдованный.
Я сидела, потрясенная, глядя на далекий восход, прогоняющий с неба тьму, и мне казалось, что Темплтон Сары заслонил собой мой собственный Темплтон — словно кто-то положил листок кальки на крыши моего города, и на листке проступили очертания того старого, более простого Темплтона. Знакомые мне дома, магазины, улицы исчезли, а их место заняли поля, рощицы и совсем другие здания; огромные деревья уменьшились до тех размеров, когда они были еще молоденькими посадками; старики помолодели, и их теперь нельзя было узнать. Я чувствовала, что если выгляну на лужайку, то призраки, о которых все говорила Сара, будут стоять там, выстроившись по-военному в ряд, и смотреть на мое окно пустыми глазницами вместо глаз.
Но где-то в районе Приозерного парка завелся грузовик и в один миг прогнал эти чары. Грузовик натужно пыхтел, потом визгнули тормоза. Я поняла: увозят чудовище.
Я бросилась вниз мимо портретов предков, спиной чувствуя на себе их взгляды. Распахнув дверь, я выбежала на лужайку. По Озерной улице спешили темплтонцы, второпях выскочившие кто без одного шлепанца, кто в банном халате, кто нечесаным. Грузовик вырулил на Озерную. Выровнялся и начал набирать скорость.
В гробовом молчании мы наблюдали, как чудовище приближается. Как завороженные, смотрели мы на брезент, покрывавший тушу, и, когда ветром один уголок его откинуло, на махонькую скрюченную ручку на груди. Мы не разговаривали, не проронили ни слова, будто боялись признать, что одним только этим созерцанием невольно участвовали в предательстве, отдавая огромного зверя на расправу ученым. Мы стояли, застыв и затаив дыхание, пока грузовик не проехал мимо. Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду. Некоторые попрыгали в машины, чтобы поехать за ним.