Тайны третьей столицы

Шеремет Иннокентий

Но тут наводка Галины Николаевны сбила его с толку. Она говорила, что «41»-й канал в Катерин­бурге — городской, а «10» - областной. Но по содер­жанию получилось наоборот. 41-й говорил только про область, причем старательно подчеркивая, как хреновы в ней дела. А зато «10» вовсю топтался по городу и, особенно по его мэру, некому Чирнецкому: мужику представительному, говорящему мало и по делу. Называла его «десятка» не иначе, как отступником и оборотнем.

Так «10» намекала на то, что мэр когда-то поз­волил себе критику в адрес нынешнего, а тогда еще будущего ТОГО-КОГО-ВСЕ-ЛЮБЯТ.

Правда, и «41» не отставал, напоминая, что губернатор обругал ГЛАВНУЮ ПАРТИЮ, когда она только создавалась.

Эти взаимные доносы вызывали легкое,

но противное чувство. Похоже, и журналисты тут, как дворники, не столько убирают, сколько гадят.

Значит, тут имели место не одна, а минимум — две мафии. Что, чуял он, благодаря своему опы­ту, для него лично означает реальную вероятность вклиниться между ними.

Вот только этого ему не хватало.

Ничто так не способствует укорачиванию жизни, как вклинивание между дерущимися.

И то, что он в этом, похоже, будет не одинок, а заодно с полутора миллионами населения Катеринбурга — утешало слабо.

Впрочем, пока он свободен, как птица. И всегда может сделать ноги, если заказчик ему не понравится. В случае чего, страховых компаний в Москве полно, и редкая из них откажется от опыт­ного расследователя.

Напомнив себе об этом и поужинав, чем Звез­дный дал, Быков вернулся к телевизору и прики­нул: кто из представленных на экране людей ему симпатичнее. И решил, что мэр. Во-первых, он мо­ложе, чем холеный, но седой губернатор. Солидный мэр мужик: и рост под два метра, и шевелюра гус­тая, то есть не бабник. Во-вторых, судя по репор­тажам, занимается конкретными делами: ездит по районам города, а не торчит все время на трибуне и в президиуме, как лысоватый губер.

Кроме того, топтавшая его телекомпания УТА явно не отличалась хорошим вкусом. Тех, кто ей не нравился, она обзывала, явно подменяя прочность аргументов грубостью и ехидством. Быков знал, как легко критиковать мэров и трудно — губерна­торов. Мэр-то всегда крайний, если дорога плохая и помойку не вывезли. А губеру — что? Он сидит где-то высоко, да отдает общие указивки.

В квартире было две двери. На внешней же­лезной имелся засов, который Василий Денисович не преминул задвинуть, вернувшись с покупками. Так что, когда в замке сначала пошурудили клю­чом, а потом недовольно позвонили, он был готов к встрече гостей. В том числе и нежелательных.

Поглядев в глазок, Быков удивился: такой человек, и без охраны?

Какие люди и с охраной!

Аркадий Михайлович Чирнецкий, мэр Ка-теринбурга, вблизи еще представительнее, чем на телеэкране. Рост, стать, гулкий серьезный голос, усталые мешки под глазами, смотрящими с высока, но с отеческим пониманием.

– Извини, э-э, Василий, что вот так принимаю... негостеприимно, - начал, осторожно усаживаясь на шаткий стульчик и кладя на телевизор большой желтый конверт. — Вообще-то, я не привык кое-как гостей встречать. Если б ты приехал в другое время, я б тебя принял по первому классу! Есть у меня и коттеджи для этого, и гостиницы - все есть. Но тут такая обстановка, что... В общем, потерпи. Вот сделаешь дело, все тебе компенсирую. А пока — потерпи. Ты, я гляжу, телевизор смотрел, значит, наши расклады понял уже?

– Ну, я...
– начал было Быков, но оказалось, что вопрос мэра был риторический:

– Суровая обстановка. Скоро у нас выборы гу­бернатора, так что вся его свора, сам, небось, видел, как с цепи сорвалась! Ну, то, что они меня крити­куют, оно бы и ладно. Мы не за доброе слово, а за идею привыкли работать. Но обложили нас со всех сторон: деньги из города сосут, чтобы деревенских алкашей задобрить и голоса себе обеспечить. И са­ботируют, где только можно: Россиль начальнику асфальтобетонного завода прямо сказал: если он хоть лопату асфальта на ремонт наших городских улиц даст, его сожрут со всеми потрохами! Это чтоб народ мной был недоволен, значит. Но и это бы черт с ними, мне не привыкать с этой немчурой. Однако самое паршивое, что они из моих людей саботажни­ков делают. Где покупают, а где и запугивают. Им же, чем хуже в городе, тем лучше. Он, губернатор, сидит в раззолоченной резиденции, и ни за что не отвечает. А мэр, у которого на шее и отопление, и энергетика, и дороги, и медицина, и уборка мусора, и еще тысяча всего — плохой. До того уже дошло, что просто не знаю, на кого можно положиться. Возьми то же здравоохранение. Ставишь человека, вроде бы нормального, порядочного. Но проходит год — два, эти губернаторские его то ли споят, то ли развратят, и он начинает взятки брать, жульничать. Натуральный саботаж. И все не просто так, а имен­но чтобы меня убрать. Я-то за пост не держусь, если б от этого было городу легче, давно бы сам ушел. Но ведь, если я уйду, они тут окончательно все разграбят и развалят. Область уже развалили, только Катеринбург и держится пока. Сейчас мы хоть как-то им противодействуем... Я ж ведь сам вот такую папку, - Чирнецкий развел ладони на полметра, - на Россиля прежнему еще министру внутренних дел возил. Бесполезно! Уж сколько времени на прием к Генпрокурору прорываюсь, и тоже впустую... У этих московских... все завязано, все схвачено. В общем, меня не будет - они вообще весь город разворуют. Прецеденты уже были. У нас тут есть микрорайон и завод — Химмаш. Так они буквально оккупировать его пытались, и такое на­туральное кровопролитие устроили, что... Мэр вздохнул.

Быков сочувственно понурился. Он был не столь наивен, чтобы верить словам и прослезиться от умиления, но то, что он слышал по 10-му кана­лу, действительно блистало оголтелостью: «Вопиют похождения и гнусные делишки политмерзавцев и чиновничьих прохиндеев». Даже у него, человека стороннего в местных дрязгах, мэр после этого не­вольно вызывал сочувствие.

— Ну, не буду я тут перед тобой Царевну-не­смеяну изображать. Разумеется, просто так власть этой мафии я отдавать не собираюсь, - будто под­слушав его мысли, сказал мэр. — И тут, сам дол­жен понимать, все зависит от сплоченности моей группы. А вот с этим-то и обострилось в последнее время. Понимаешь, саботаж с одной стороны, а с другой - ведь и мои выборы скоро. А это вопросы взаимоувязанные. Мне надо город обустраивать: и вообще, и к выборам, конечно. А тут — саботаж и всякие ...

Чирнецкий махнул рукой и вздохнул:

— Вот, например, такое дело... Примерно два года назад трагически погиб один наш депутат. Из областной Думы. Парень прекрасный, незаурядный — несмотря на молодость. Ему всего-то двадцать четыре было, когда избрали... Очень далеко мог бы пойти, если б не зарезали. Естественно, народ возмутился. Да толку-то... Прокуратура и милиция под областью, а той - чем больше мути в городе, тем лучше. Тем более, этот Затовский к банде Россиля очень критично относился. В общем, похоронили, напились и забыли.

Но я-то так не могу! Я же отвечаю за этот город. Понимаешь? За каждую жизнь и смерть в нем отвечаю. Я спать не могу спокойно, мне кусок в горло не лезет, если хоть одно преступление тут безнаказанным осталось! Но что может мэр, если губернатор прокуратуру и милицию либо закупил, либо держит в черном теле?

Пришлось ждать. Правда всегда рано или поздно выплывет.

И вот недавно прошел слух, что в городе поя­вилась — вернулась откуда-то — старушка, которая якобы видала что-то такое тогда на Шарташской, это где Затовского зарезали. И тут эта пенсионер­ка, едва приехав, то ли упала, то ли что... В общем, померла. Совпадение? Сомневаюсь.

Но, тем не менее, она, будучи при смерти, что-то такое рассказала бригаде скорой помощи. Ну, я, понятное дело, дал команду разобраться. Но, вдруг оказалось, что как только я интерес проявил, так медсестра из той бригады невесть куда исчезла. И с работы даже не отпросилась. Значит, вывод какой? Кто-то из моего окружения кому не надо про мой интерес рассказал. Логично? И я понял, что тут нужен кто-то неместный. Ну, чтобы распутал эту историю. Поэтому я и посоветовался кое с кем в Москве. Ну, вот и прислали тебя.