Тайны уставшего города (сборник)
Шрифт:
Блюмкин – комиссар Гилянской Красной армии и одновременно член компартии Ирана.
О Якове Блюмкине можно рассказывать бесконечно. Но он уехал из кафе «Домино» в Иран, и на этом мы его покинем.
Блюмкина расстреляли в 1929 году. Ему было всего тридцать один год.
Однажды, в 1959 году, мне позвонил начальник МУРа Иван Васильевич Парфентьев и сказал:
– Зайди, я тебя с интересным типом познакомлю.
В кабинете Парфентьева сидел благообразный, хорошо одетый человек.
– Эх, Борис Васильевич, – сказал
– Обижаете, Иван Васильевич, – хорошо поставленным голосом ответил Борис Васильевич, – ваши сотрудники при обыске ничего не нашли.
– За что, на этот раз, я вам, Борис Васильевич, приношу извинения от лица уголовного розыска. Вот предметы, изъятые у вас. Распишитесь в получении и ступайте домой по весенней прохладе.
Борис Васильевич взял большой конверт, вынул из него три колоды карт и пачку фотографий. Он нарочно долго рассматривал их.
Я заглянул через его плечо и увидел молодого Бориса Васильевича и Маяковского, они с киями в руках стояли у бильярдного стола. На другой фотографии он был увековечен с Сергеем Есениным.
– Вы были знакомы с ним? – удивился я.
– Дружен, – ответил он. – Мы познакомились в кафе поэтов «Домино». Я тогда был известным кинописателем.
Когда Борис Васильевич ушел, Парфентьев сказал:
– Великий карточный шулер с дореволюционным стажем. Третьего дня выкатал у двух грузин восемьдесят тысяч. Чешет дураков уже лет сорок и ни разу не попался.
Фамилия Бориса Васильевича была Соболевский. В 1915 году его за нечестную игру выгнали из Катковского лицея. Но на фронт он не попал. Папенька, один из руководителей Союза городов, пристроил его в киноотдел Александровского комитета. Соболевский делал сценарии военных агитфильмов. Потом в кинотовариществе «Талдыкин, Козловский, Юрьев и К°» стал писать сценарии больших фильмов. Так что в «Домино» его знали как заметного по тем временам кинописателя.
Но главной статьей его дохода была игра. Он был одним из лучших шулеров игроцкого мира страны. Не просто лучшим, но и самым удачливым. Много раз опера пытались его заловить, но всегда неудачно.
На месте кафе «Домино» стоит большой дом. Массивный, надежный. Именно такие строили тогда, у них даже есть название – сталинские дома.
И те, кто приходит сегодня в винный магазин, вряд ли знают, что много лет назад на угол Камергерского и Тверской приходили люди великие и смешные, добрые и жестокие, веселые и грустные.
Они ушли от нас вместе с той, неведомой жизнью. Но на Тверской живут их тени. И в нашей памяти они загадочны и интересны. Потому что прошлое всегда кажется увлекательнее, чем настоящее.
Налет по наводке
Утром на кухне заголосило радио, призывая нас всех отметить день рождения Владимира Ильича Ленина ударным трудом на ленинском субботнике.
Ехать на работу ужасно не хотелось, но начальство достало какие-то пожелтевшие списки, в которых значилось, что я уже который год подряд манкирую бесплатным трудом во славу КПСС.
Я приехал в контору и не пожалел об этом. Издательство «Молодая гвардия» уничтожало старые архивы. Многие десятилетия в стенных шкафах пылились папки с делами, заведенными на авторов. И хотя это были не уголовные дела, но на оперативные они очень смахивали.
В папках до пятьдесят пятого года хранились авторская карточка и анкета автора, вся переписка по поводу его рукописи, внутренние рецензии, заключения редактора, заведующего редакцией.
Анкета автора попадала в отдел кадров к соответствующему сотруднику, и он пробивал ее со всем положенным чекисту мастерством.
Если автор не имел родственников за границей, не стоял на платформе, чуждой партийной, не находился на временно оккупированной территории, не имел среди родственников врагов народа, его рукопись рассматривалась. В противном случае вызывали рецензентов – «палачей», и они из любого, даже самого гениального, романа делали форшмак.
Впрочем, хочу оговориться: профессия эта существовала вплоть до перестройки. Когда издательству надо было отказать хорошему писателю, к примеру такому, как Юрий Трифонов, или Василий Аксенов, или, упаси боже, Владимиру Войновичу, вызывались именно такие специалисты. Они ничего не теряли, анонимность их работы была гарантирована, а платили за это вполне прилично. Вот они и рубили коллег, как кавалеристы лозу, забыв на время о своих либеральных взглядах.
Кстати, на всевозможных сборищах по поводу присуждения премий «Триумф» или Букеровской, которые так любят показывать по телевидению, за обильными столами я постоянно наблюдаю их лица в тесном соседстве с молочными поросятами.
Но вернемся в «Молодую гвардию» в день ленинского субботника.
Я с интересом просматривал папки сороковых годов, читал рецензии и отзывы на работы никому неведомых авторов и думал, что среди этих неизвестных наверняка были новые Платоновы, Катаевы, Булгаковы. Шкаф со старыми папками стал могилой неизвестного писателя.
И вдруг в одной из папок середины пятидесятых я встретил знакомую фамилию – Аркадий Адамов.
Его повесть «Дело „пестрых“» рецензировали корифеи тогдашней литературы. Авторы романов «Далеко от Москвы», «Белая береза», «Кавалер Золотой Звезды». Я специально не называю эти три фамилии, так как вряд ли названия романов и их авторы знакомы нынешнему читателю. Но тогда, в середине пятидесятых, это были три столпа отечественной словесности, сталинские лауреаты, орденоносцы, секретари Союза писателей.
Они по-разному оценивали язык и стиль молодого автора. Оценки ставили от пятерки до тройки, но в одном они были непримиримы и беспощадны: таких людей, о которых пишет Аркадий Адамов, нет и не может быть в нашей стране, практически закончившей строительство коммунизма. Где автор разыскал эту галерею подонков!
Позже я выяснил, что по поводу повести «Дело „пестрых“» было еще несколько здоровенных томов переписки.
Об этом я, естественно, рассказал Аркадию Адамову, а он поведал мне о своих мытарствах.