Тайны войны
Шрифт:
– Самолет!.. Раненого на землю... Всем лечь...
Где-то рвануло еще и еще раз. Отрывисто, коротко. Галина бросилась к раненому. Но опустить его на пол не так было просто. Перед собой Галина увидела бледные лица операционных сестер. Они стояли на коленях, втянув головы, но руки оставались простертыми кверху, словно молили небо. Медсестры боялись нарушить стерильность. Галину Богданову остановил новый оклик:
– Отставить!
Ночной самолет ушел в сторону. Операция продолжалась. В палатку вошел санитар и растерянно, не оправившись
– Что вы сказали? – переспросил хирург.
– Бомба около аптеки разорвалась. Все смешало, не разберешь. Начальник сказал – крови нету...
– Мм-да... Без переливания положение катастрофическое. Какой пульс?
Галина ответила – она едва ощутила его биение.
– Здесь медицина бессильна. Нужна только кровь. Иначе все бесполезно... и безнадежно...
– Но как же, профессор? – девушка в бессилье искала выхода. Неужели умрет? – Может быть... Владимир Леонтьевич! Да ведь я могу дать кровь! У меня тоже вторая группа. Слушайте! – Она нашла выход!
Профессор нахмурил брови:
– Вы сколько не спали?
– Одну ночь только... – Профессор недоверчиво посмотрел на нее. – Ну, может, немного больше.
– Неправда, три ночи гарантирую. А донор обязан предварительно спать не меньше восьми часов. Разрешить не могу, иначе...
– Но ведь иначе умрет он!
– Да, раненый в тяжелом состоянии, но я не имею права... Сколько вам лет? Двадцать три?.. Все равно не могу. Вам надо отдохнуть...
Профессор посмотрел на раненого. Лицо его покрыла смертельная бледность.
– Хорошо, давайте аппарат. Но имейте в виду, этого делать не полагается. Вы сейчас же пойдете спать! Слышите?
Галина сбросила халат, ватник, засучила рукав, положила руку на стол. Как в тумане глядела она на иглу, вонзившуюся в руку, ощутила колющую боль, потом словно ожог.
В стеклянной трубке потекла кровь. Казалось она тяжелой, густой, как ртуть в термометре. Бледность на лице раненого медленно исчезала, на щеках будто появился румянец. Так же медленно по телу девушки разливалась тяжелая, сонливая слабость. Клапаны аппарата подымались вверх, вниз... Вверх, вниз...
– Достаточно, – сказал профессор.
Клапаны остановились. Галина ощутила влажное прикосновение ваты, смоченной в спирте.
– Теперь идите спать. Что бы сказали мои студенты?.. Идите. Вы спасли человека.... Давайте следующего.
Девушка едва поднялась. С затуманенной головой вышла из операционной. Кто-то накинул ей на плечи полушубок.
Наступал рассвет. Серое утро обнажило лес. Робкий, бледный свет просачивался неведомо откуда. И словно пастелью кто-то мягко вырисовывал дорогу, идущую к мосту, разломанную изгородь, скалы и сосны.
Галина прошла к себе и, распахнув дверь, еще раз глянула на дорогу.
Из лощины, от мостика, поднимались подводы с ранеными. Впереди шел все тот же ездовой, закутанный серым шарфом. Девушка постояла секунду в раздумье и решительно повернула обратно.
Когда
– Приготовьте повязку, – сказал хирург. – Опять разрывная пуля. Вот чего стоит нам британский «нейтралитет»! Французский – тоже. Финнам поставляют чужое оружие... Начнем.
В течение суток профессор делал семнадцатую операцию. Прорыв линии Маннергейма все еще продолжался.
Глава вторая
I
– Масса Кофлин!.. Одну минутку, масса Кофлин! Прошу вас! – Старая, широколицая негритянка с пепельными волосами, выбивавшимися из-под накинутого платка, шла за священником и с настойчивостью отчаяния повторяла: – Масса Кофлин! Одну только минутку, масса Кофлин!..
Священник был в сутане броского сиреневого цвета, в темной шляпе с широкими полями, оставлявшими в тени его энергичное, тщательно выбритое лицо и острые карие глаза. Он переходил улицу, будто не замечая идущей за ним женщины. Старой негритянке так и показалось, что святой отец не слышит ее, погруженный в глубокие размышления. Она осторожно прикоснулась к его одежде:
– Масса Кофлин!
– Ну, что еще? – Кофлин отдернул руку, на его губах мелькнуло брезгливое выражение, он повернул голову к женщине: – Что тебе нужно? Разве ты не видишь, я занят... Приходи позже.
– Нет, масса Кофлин, это невозможно! – женщина говорила почти испуганно. – Джен очень плох, он, может, не доживет до вечера. Иначе я не осмелилась бы вас беспокоить, масса Кофлин.
– Так что ж ты хочешь?
– Джен очень плох, масса, он просил привести священника.
– Только у меня и дела, что отпускать грехи неграм! Все равно без толку – царства небесного им не видать, как своих ушей... Не могу. Я должен уехать.
– Но что же мне делать?
– Не знаю. Ступай!
Женщина остановилась среди улицы, не ощущая сырого, пронизывающего февральского ветра. Она видела, как священник подошел к гаражу, его сиреневая сутана мелькнула в стеклянных дверях и исчезла. Негритянка вернулась обратно к храму, остановилась возле уличного фонаря и продолжала смотреть на гараж, на бензоколонку, к которой подходили для заправки машины.
Так ждала она долго, может быть, час, а возможно, всего несколько минут – ведь на холодном ветру время тянется особенно долго, особенно если на плечах дырявый платок. Наконец она снова увидела сутану Кофлина и торопливо пошла к гаражу.
Священник усаживался в машину, он уже положил руки на руль, готовый тронуться в путь, когда снова увидел старую негритянку.
– Ты все еще здесь? – Кофлин нахмурился. – Видно, от вас не отвяжешься... Где ты живешь?
– О, совсем недалеко, масса, сразу за храмом. – Она назвала адрес.