Тайные полномочия
Шрифт:
— Я умираю… — простонал Лидваль.
— Обязательно умрете. Лет через пятьдесят — наверняка. А сейчас не шевелитесь.
Ванзаров дернул ус и выглянул в коридор. Как и следовало ожидать, незапертый Лебедев чуть не целиком маячил вдалеке. На призывный взмах он так резво пошел, словно готовился к забегам в Афинах. Проскочив спящие купе легким ветерком, Аполлон Григорьевич нырнул в открытый проем. Ему хватило одного взгляда.
— Какая трагедия! — проговорил он патетическим шепотом. — Ради этого стоило не спать ночь.
Лидваль кое-как обернулся.
— Доктор, сколько мне осталось? Это конец?
— Это начало, друг мой, — сказал Лебедев, несильно отталкивая Ванзарова. — Поверьте, я буду бороться за вашу жизнь, как за свою.
— Позвольте, но ведь вы же проводник… Как же…
— Не волнуйтесь! У меня папенька был сельским фельдшером. Разрежем так, что и не почувствуете:
Настроение Лебедева пылало буйным цветом. Давно ему не попадался столь лакомый кусочек. Довести раненого до края отчаяния, чтобы потом одним щелчком вернуть к жизни — хоть какое развлечение для великого ума в дорожной скуке. Этот ум следовало немного приструнить. Поманив, Ванзаров нашептал строгий приказ: веселье урезонить, пульку вынуть, раненого перевязать. И сразу назад в купе. Лебедев обещал исполнить все в точности, но ставку на это делать не стоило. Его характер требовал разрядки. Лидваля можно было пожалеть дважды.
— О, какая, боль! — взялся снова стонать он. — Что теперь со мной будет?
— Не хочу вас пугать… — начал Лебедев хорошо поставленным голосом трагического старца, — … но с бегом можете распрощаться.
— Как распрощаться?! — Лидваль попытался перевернуться, но его вдавили в диванчик, посоветовав не шевелиться.
— Ну, на ближайшую неделю-две наверняка. В остальном вскрытие покажет.
— Как вскрытие! — Лидваль застонал жалобно и нежно. — Я же еще жив!
— Это ненадолго… Не вертитесь, хуже будет… — Лебедев показал, что в сыскной полиции нет нужды. Ванзаров принял это как неизбежное. Куда более важные дела требовали его.
Сначала он заглянул в каморку, что жалась к тамбуру. Юный проводник спал, и сон его был тревожен. На лбу сиял свежий синяк. Рука была кое-как обмотана тряпицей, а сам он завалился на приставной столик.
— Проводник!
Николя подскочил так резво, словно притворялся спящим. Он выпучил глаза и не совсем понимал, где он и что с ним. Ванзаров доходчиво объяснил:
— Вам было приказано контролировать коридор. А вы что?
— Что я? — переспросил Николя, на щеке которого горел след от края стола.
— А вы…
Проводник был так искренно несчастен своим проступком, что Ванзаров не нашел в себе сил распекать виновного.
— Гривцов, мы не в игрушки играем. Прошу вас собраться с силам. Я понимаю, как вы устали, но заменить вас некем. От вас требуется только одно: неусыпное внимание. Продержитесь сутки…
Стало так стыдно, что Николя готов был залезть в кипящий титан. Вот прямо так бы и прыгнуть.
— Простите, Родион Георгиевич, это больше не повторится…
— Берегите себя: не обожгите какую-нибудь нужную для сыска часть тела. Голову я пока в расчет не беру…
5
Липа открыла так быстро, будто стояла за дверью. Она смотрела Ванзарову в глаза не отрываясь, словно вежливо не замечала что-то неприличное в его одежде. Ванзаров не смог ответить достойно. Взгляд манила прозрачная накидка с широкими рукавами поверх ночной сорочки столь тонкого шелка, что материя скрывала в блестящих складках значительно меньше, чем показывала.
— Время для визитов довольно позднее, — сказал она.
Ванзаров согласно кивнул.
— Предпочитаю бывать как можно раньше… Как у вас прохладно в купе.
— Не замечала. Может быть.
— Проводник натопил немилосердно, вы окно открыли. Что тут такого.
— Я не открывала окно, — повторила Липа и поймала разлетавшиеся полы накидки. — Мне холодно, я хочу спать. До обеда больше делать нечего.
— Вы слышали хлопок?
— Какой хлопок? — быстро переспросила она.
Ванзаров выдул щеками звук, как от лопнувшего шарика.
— Издают маленькие револьверы, которые так удобно хранить в дамской сумочке.
— У меня нет сумочки, если вы заметили… И прошу вас оставить меня в покое. Это раннее пробуждение было чудовищно. Если бы не моя вера в олимпийскую идею, разодрала лицо хаму, что явился посреди ночи за мной. Это так похоже на Рибера: устроить всем внезапное счастье, а самому не явиться на поезд.
— У него были веские причины.
— Ох, знаю эти причины! — Липа недовольно взмахнула рукавом. — Великая денежная реформа. Витте не может без него обойтись ни дня! Как это мило!
— Причина совсем иная: его убили.
Сказано это был так тихо, что Липе показалось, что она ослышалась. Однако усатый господин источал излишнюю уверенность. Как будто был уверен, что она все правильно услышала и поняла и нет нужды повторять. Липа нахмурилась, намереваясь захлопнуть дверь, не хватало еще, чтобы с ней играли в странные игры. Но тут окончательный смысл сказанного добрался до нее.
Липа не умела плакать и не понимала, отчего это женщины, чуть что, бросаются в слезы. Она столько раз пробовала выдавить, что окончательно убедилась в бесполезности попыток. Но сейчас все случилось само собой. Она ощутила, как что-то горячее кольнуло в переносицу и вырвалось наружу.
Ванзаров подхватил ее под руку и усадил на диванчик. Липа плакала молча, не понимая, что слезы сами текут по щекам. Она покачивалась в такт колес, плечи ее сжались, а на скулах блестели мокрые следы. Она не заметила, как ей предложили воды, как подоткнули подушку под спину и прикрыли дверь. Липа растворилась в черном окне и уносилась далеко прочь от этого поезда и этого купе, туда, где осталась ее жизнь. Вокруг были какие-то мутные пятна, кто-то большой и тяжелый осторожно двигался рядом, но какое все это имело значение.