Тайные пси-войны России и Америки от Второй мировой до наших дней
Шрифт:
В те времена я ездил в школу на лошади. Теперь, по прошествии почти 60 лет, наше «ранчо», находящееся тогда далеко от города, оказалось в самом центре Тусона, а на пустыре, месте моих детских игр, сейчас открыт торговый центр!
Ещё в пятидесятые годы меня стало интересовать всё, что было связано с Россией (Советским Союзом). В детстве я часто болел, и чтобы мне не было скучно, родители клали рядом с кроватью книгу — Всемирную энциклопедию. Я самостоятельно освоил кириллицу и приобрёл некоторые знания по географии России. К примеру, мог довольно точно разместить на контурной карте многие большие города России. Кто мог тогда подумать, что мой детский интерес к России был предвестником последующих жизненных событий, которые свяжут меня с этой страной на долгие годы. Когда на орбиту был запущен первый русский спутник,
Начиная с 7 класса и до окончания средней школы, я учился в школе-интернате, в Тусоне, приблизительно в 20 милях от дома. Образование, которое я получил там, сыграло огромную роль в определении карьеры всей моей жизни. В выпускном классе (1958) я брал уроки физики у очень умного преподавателя, который ввёл в основной курс азы интегрального исчисления — небывалое в те времена дело. Мне нравилось заниматься этим, и я весьма преуспел в науке.
Моя мать, жившая до моего рождения в Бостоне, хотела, чтобы я поступил в Массачусетский технологический институт в этом городе, но я сказал ей, что это «просто техническая школа», а я был нацелен всерьёз заняться физикой. В конечном итоге я остановился на Университете Рочестера в штате Нью-Йорк, США, где физика была главной дисциплиной. Я приложил все усилия, чтобы поступить на курс углублённого изучения физики, и был принят.
Физика была единственной академической дисциплиной, в которой я преуспел. В других науках я был далеко не первым и даже подвёл свой первый курс на экзамене по истории западной цивилизации. Моя плохо выполненная работа по истории в соединении с таким же плохим знанием немецкого языка привела к тому, что после второго курса профессор немецкого языка сказал, что выпустит меня только с условием, что я обещаю никогда и нигде больше не пользоваться немецким языком. Так на корню была загублена моя лингвистическая карьера, ияс тех пор не сражался больше ни с каким другим языком, кроме английского. Даже сейчас, когда мне случается пробормотать несколько слов по-русски из разряда «спасибо» или «до свидания», в ответ мне улыбаются по-доброму, но иронично.
В течение четырех лет обучения в университете, я был первым учеником в физической лаборатории, особенно хорошо разбираясь в ядерной аппаратуре, высокоскоростной электронике и измерении корреляции угла гамма-лучей — продвинутая тема для ученика высшего колледжа в то время. К счастью для меня, мои профессора-физики написали самые восторженные рекомендации, чтобы я мог поступить в аспирантуру, которая помогла мне скомпенсировать перекосы в образовании и подтянуть общефизические вопросы.
Здесь необходим краткий экскурс в историю. В США обычной практикой является летняя подработка студентов колледжа, и я не был исключением из правил. Так вот, когда мне было 20 лет, с лета 1960 года, я стал подрабатывать в Рэнд-Корпорейшн, компании, расположенной прямо на берегу океана в Санта-Монике, штат Калифорния. Рэнд, в то время частная компания, была главным образом «мозговым центром» Военно-воздушных сил США. Как и в детстве, меня манило к себе небо, я был увлечён самолётами и с удовольствием принял участие в патрульной программе курсантов гражданской авиации, с восторгом изучая пилотирование. То, что я, хотя бы косвенно, работал на развитие Воздушных сил США, вызывало во мне особо захватывающие ощущения. Кроме того, эта работа приобщила меня к миру государственных тайн, так как даже те, кто устраивался работать на лето, должны были проходить проверку на благонадёжность и иметь дело с секретными документами. Я проработал в этой компании 5 лет, занимаясь главным образом физикой атмосферы. Моя первая серьёзная публикация появилась в геофизическом журнале в 1964 году, но уже тогда я начал заниматься анализом разведданных, главным образом в области ядерной физики. И хотя это было на заре моей жизненной карьеры, я уже воспринимался разведывательным сообществом как способный аналитик. Но вернёмся к моей истории.
Итак, в 1962 году я перешёл в Технологический институт Карнеги в Питтсбурге (теперь известный как университет Карнеги — Меллон), чтобы сдать экзамены на степень доктора физики. В первый же день учёбы я заблудился в коридорах университета, спустился в лабораторию и увидел мужчину азиатско-индийской внешности,
Учась у индийских профессоров в Рочестере, я почти не интересовался их родной страной и мало что знал об Индии. Поэтому, начав работать вместе с Джхой в его лаборатории, я понятия не имел, что в то время он был одним из самых известных и уважаемых исследователей в области ядерной физики и эффекта Мёсбауэра. В конечном итоге мы стали хорошими друзьями, а Индия — важной страной в моей жизни… но, мне кажется, я опять забежал вперёд в своей истории. К сожалению, профессор Джха и его лаборатория были единственной моей связью с миром научного сообщества. Я был тогда очень молодым (всего 22 года) и ещё совершенно незрелым молодым человеком. Время, которое я проводил не в лаборатории, большей частью терялось попусту на обеды в весёлых компаниях, вечеринки, а также обучение игре на волынке. Академическое изучение физики вообще не значилось в повестке моего дня! Всё это аукнулось мне в начале 1964 года, когда физический факультет попросил меня уйти, несмотря на степень магистра, которая рассматривалась ими как утешительный приз.
Отрезвляющая действительность явилась тут же в виде «дружелюбной» повестки от армии США, в которой меня приглашали прийти на призывной участок для проверки физического состояния новобранца: я должен был идти на только что начавшуюся вьетнамскую войну! Поверьте мне: нет другого более эффективного ускорителя для превращения незрелого молодого человека в зрелого как перспектива попасть на войну. Я поделился своей проблемой с профессором Джхой, и он блестяще её разрешил, взяв изгнанного студента техником-лаборантом, работающим по военно-морскому контракту, по которому он как раз проводил исследования. Поскольку, трудясь там, я был занят в оборонной промышленности, меня освободили от призыва. Уф!
Я работал у Джха до конца 1964 года. Потом, в один прекрасный день, Джха, буквально взяв меня за руку, повёл по улице в лабораторию университета Питтсбурга к профессору Берни Кохену, ещё более известному физику-экспериментатору в области механизмов ядерных реакций и структуры ядра. Очевидно, эти два учёных мужа знали друг друга очень хорошо. Джха сказал: «Берни, у этого парня были кое-какие академические трудности на моём факультете, но он один из лучших исследователей, которых я когда_ либо знал. Думаю, он должен стать твоим студентом и работать с тобой». Берни ответил: «Любой, кого ты порекомендуешь, тут же становится моим студентом».
Таким образом, началась моя повторная аспирантская карьера — на этот раз напряжённая, отмеченная моей прилежностью, зрелостью и отличными успехами. Я поступил в Питтсбургский университет соискателем докторской степени по ядерной физике и начал работать в лаборатории ускорителей под руководством профессора Бернарда Л. Кохена. Джха был прав. Я преуспел в обучении, узнал огромное количество экспериментальных методологий, изучил всевозможное компьютерное «железо» и написал диссертацию на тему «Изучение ядерных реакций через (p, pn) реакцию на лёгких ядрах и (d, pn) реакцию на ядрах от средних до тяжёлых». В 1968 году я стал доктором физики и получил назначение в отдел физики циклотронной лаборатории в Калифорнийском университете в Дэвисе.
Во время учёбы в Питтсбургском университете я познакомился и подружился с ещё одним индусом, Гангадхараном, сокращённо Гангсом. Он получал степень доктора физики в области ядерной химии, но наша экспериментальная работа во многом пересекалась, так что мы помогали друг другу. Это было начало 40-летней дружбы, которая внезапно оборвалась в 2000 году в связи с его неожиданным уходом из жизни.
В 1969 году Гангс возвратился в Индию и начал работать в Бхабха, в Атомном исследовательском центре близ Бомбея (теперь он называется Мумбай). В 1970 году я предпринял своё первое путешествие в Индию, и мы с Гангсом в течение шести недель свободными туристами прошли из одного конца страны в другой. Получилось так, что я просто влюбился в эти места. Гангс, очевидно, писал домой о своей дружбе со странным западным жителем, так что когда я наконец прибыл в Индию, то был тепло встречен его роднёй, почти как член большого семейства, отношения с которым продолжаются и по сей день.