Тайные пси-войны России и Америки от Второй мировой до наших дней
Шрифт:
В Чечне я смог проверить в реальных условиях работу своих наиболее талантливых инструкторов-экстрасенсов, в число которых входили и женщины. Девчата проводили оперативную экстрасенсорную разведку, помогали в допросах пленных боевиков, давали характеристику человеку, различали, кто лжёт, а кто говорит правду, решали многие другие задачи. Об их работе ежедневно докладывалось Колесникову, и он потом представил их к государственным наградам. Получили девчонки и знаки отличия МВД, представили их к орденам Мужества, вручили медали «За заслуги перед Отечеством». Конечно, женщинам приходилось тяжелее, чем мужчинам. Все это понимали и старались хоть в чём-то облегчить их участь. К примеру, девчата прибыли в Ханкалу в подогнанной камуфляжной форме, но на ногах — босоножечки. Увидев это, один из милицейских командиров, жёсткий и суровый на вид парень с риском для жизни под обстрелом съездил в Грозный и привёз им мягкие полукеды, чтобы девочки не мучились и не сбивали свои, привыкшие к изящной обуви, ноги. А когда уезжали, им надарили подарков. Они тоже помогали всем: кому-то диагноз экстрасенсорно поставили, кому-то рассказали о том, что происходит у них дома, как мама, жена, дети.
Посещая районы боевых действий, я встретился с известным тренером рукопашного боя Сергеем Вишневецким, с которым я познакомился несколько лет назад, изучая искусство энергетических единоборств. Про него очевидцы рассказывали, что во время рукопашной схватки ужас овладевал не только противником, но и своими. От его энергетических манипуляций боевики поражались на дистанции 3–4 метра: у них разрывались внутренние органы, лопались барабанные перепонки, вылезали из орбит глаза. Мистический страх овладевал врагами до такой степени, что они, забывая стрелять из своего оружия в этого, зачастую безоружного человека, обращались в бегство. Я иногда приглашал генералов Николаева и Квашнина на тренировки и показательные выступления Вишневецкого. Его искусство производило впечатление на всех. К сожалению, этот богатырь не вытаскивал сигарету изо рта и недавно умер от рака лёгких, пополнив число жертв никотина и других ядов, таящихся в табаке.
Чечня стала для меня хорошей школой, в которой я решал специальные вопросы: разведка, оценка действий наших сил, предвосхищение событий — и парапсихологическими, и логическими прогнозами. Я изучал работу штабов разных уровней в экстремальной обстановке, ведение боевых действий, подготовку и анализ боёв и операций. Искали мы и замаскированные цели, боевые группы и склады в горах. А также понаблюдали за людьми в периоды психологического напряжения, при обстрелах. Какого человека я должен готовить, что он должен уметь? Например, мои ребята занимались вопросом, как сделать, чтобы человек меньше чувствовал боль, чтобы не умирало столько наших раненых ребят от болевого шока. Я работал и над физическими, и над интеллектуальными, и над психологическими ресурсами людей.
Нужно особо отметить яркий успех применения экстрасенсорных методов в чеченской войне. Результаты, которых добились там мои сотрудники-экстрасенсы, были просто блестящие. Я уже говорил о медалях и других правительственных наградах, которые они получили за экстрасенсорную разведку и выполнение других боевых задач с применением экстрасенсорных методов. В целом, теперь, после чеченской войны, можно смело утверждать, что экстрасенсорика является эффективным и проверенным инструментом из арсенала не только стратегических, но и тактических, оперативных военных средств.
К сожалению, вся чеченская война — сплошная интрига, передел нефтяных и денежных ресурсов, борьба за потоки торговли наркотиками и оружием. Вспоминаются мне августовские дни 1996 года, когда в Ханкале, в нашей гостинице в номере Квашнина собирались Доку Завгаев — президент Чеченской Республики, Сергей Степашин — тогдашний руководитель аппарата правительства РФ, Квашнин и я. Мы обсуждали возможные последствия захвата боевиками ряда районов в Грозном. Настораживали звонки из Москвы и неопределённость в позиции московского руководства по отношению к происходящему. Мы начали понимать, что там идёт какая-то работа, в результате которой, судя по полному отсутствию конкретной информации, у нас многое изменится и наверняка не в лучшую сторону. Было ясно, что первый удар будут нанесен по Завгаеву. Я очень сочувствовал ему — мудрому и порядочному человеку, которого на наших глазах предавали самым циничным образом. Я слушал его разговоры с Черномырдиным и дивился чудовищной несправедливости по отношению к Завгаеву и выдержке этого незаурядного человека, который до последних дней своего руководства Чеченской Республикой буквально бился за подлинные интересы своего народа. Хоть яи не выражал эмоций, однако по моему лицу было видно, что я переживаю и стыжусь, наблюдая за творящимися событиями. Степашин понимал всё. Ему, как честному человеку, тоже было противно происходящее. Однако внешне он сохранял хладнокровие, и его доклады в правительство были взвешены и обстоятельны.
Сверху всё время поступали нелепейшие указания. Постоянно вмешивался вхожий в ельцинскую «семью» Березовский. Он появлялся везде, где пахло деньгами. С молчаливого согласия правительства шла продажа всего и всех оптом и в розницу. В 1996 году назначенный секретарём Совета безопасности генерал Лебедь начал изображать из себя миротворца. Для своего имиджа ему надо было установить мир любой ценой, даже ценой политической и военной катастрофы России. Недальновидный был человек. По его указанию летом 1996 года в Чечню на джипах приехали крутые ребята из правительства, и мы сразу поняли: нас уже продали и теперь приехали предавать. Вот вам и Хасавюртовское соглашение — бессмысленные жертвы, бесславная кампания. Мы, генералы, всё это прекрасно понимали, поэтому нам важно было не просто «замочить врагов», а спасти запутавшихся, обманутых, донести до них правду. Я как-то увидел пленного чеченца, лет 20, почти ребёнка, в глаза бросилась его сгорбленная спина. И ком подступил к горлу, хотя мне довелось повидать немало боёв и смертей. Его образ ясно говорил: вот это цена грязных политических и финансовых интриг.
В Чечне я был 2 года. Когда в августе 1996 года, получив тяжёлую контузию, я собрался лететь в Москву на лечение, мой самолёт задержал командующий авиацией округа Володя Михайлов и сообщил, что Колесникова снимают, и на его место ставят известного мне Самсонова. Так вскоре и случилось, а министром обороны стал Игорь Родионов. Некоторое время я провёл в госпитале. После выписки Самсонов принял меня как родного. Но по второму кругу мы с ним проработали недолго.
В мае 1997 года Ельцин опять убрал Самсонова, теперь уже напару с министром обороны Игорем Родионовым, да ешё устроил разнос. Вечером того же дня мне звонит президент Альфа-банка Пётр Авен и говорит, что начальником Генерального Штаба будет назначен генерал Анатолий Квашнин.
С Квашниным мы были дружны до этого. Я тут же позвонил ему, а также первому заместителю начальника Генерального штаба Валерию Манилову, главнокомандующему Военно-воздушными силами Петру Дейнекину и генеральному директору Первого телеканала ОРТ Сергею Благоволину, моему верному другу, умнейшему человеку и тонкому политику, и пригласил их всех в свой офис для анализа обстановки. Мы собрались и устроили мозговой штурм по проработке ситуации и открывающимся возможностям. Через час после нашего сбора позвонил заместитель министра обороны Андрей Кокошин и сообщил нам по секрету, что Указ Президента РФ о назначении Квашнина завтра будет подписан.
Квашнин всячески поддерживал мои исследования и принял решение преобразовать мою в/ч 10003, которая всё ещё работала на правах отдела Генштаба, в целое управление. Еще более расширился круг наших задач стратегического направления, штат увеличился до 50 человек, да и моя должность как начальника управления Генштаба уже соответствовала званию генерал-лейтенанта.
Тут мне пришлось столкнуться с чиновничьим цветом ельцинской администрации. Мой отдел преобразован в управление, я должен автоматически стать его начальником, но формально это новая, более высокая должность — значит надо ехать представляться в Администрацию президента. Приезжаю. Сидит там какой-то не очень опрятный малограмотный молодой человек, нос передо мной задирает. Мне с ним и разговаривать неприятно, но это полбеды. Славное, что рассказать ему о своей работе я не имею права по режиму секретности: он-то допуска не имеет. В таких условиях он оценивает меня и мою работу — просто перл бюрократии! Приезжаю домой — звонит начальство: не хотят тебя в должности утверждать, говорят, ты не тем занимаешься. Но потом Квашнин кому-то позвонил, и меня тут же в должности утвердили. Зачем, спрашивается, был этот спектакль?
Через некоторое время меня представляют к званию генерал-лейтенанта. Документы снова приходят к этому мужику. Я представляться просто не пошёл. Реакция не заставила себя долго ждать. Вскоре мне звонят из Администрации президента (а был вечер пятницы) и говорят, чтобы я в понедельник явился к Севастьянову, специалисту по кадровой политике управления, на беседу, то есть на разнос. Я решил действовать своими методами. Все выходные я работал по своим экстрасенсорным методикам, старался оптимизировать ситуацию, хотя и чувствовал себя физически неважно. Утром в понедельник проснулся в прекрасном настроении, с ощущением, что день чудесный, и моя работа даст хороший результат. Включаю телевизор — сообщение: Севастьянова сняли с работы. Через 2 недели после этого выходит Указ президента, которым мне присваивают звание генерал-лейтенанта. Такими вот неординарными способами приходилось иногда нейтрализовывать бюрократию. Конечно, я совсем не собираюсь утверждать, что тут была прямая причинно-следственная связь. Мы можем просто рассматривать этот случай как пример юнговской синхронности.