Тайные силы: Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время
Шрифт:
Это было последнее собрание в нем офицеров Большого генерального штаба, так часто слушавших там уроки великого генерал-фельдмаршала фон Мольтке и графа Шлиффена. Генеральный штаб не вернулся после войны в свой дом. То, что он стал домом имперского министерства внутренних дел, является символическим для хода войны и для будущего.
Генеральный штаб накладывал последние штрихи на подготовительные к мобилизации распоряжения. От политики он держался вдалеке. Он следил, правда, за политическими событиями заграницей, но внешняя политика Германии у него не обрабатывалась. Он имел на нее влияние лишь постольку, поскольку начальник Генерального штаба находился в постоянном соприкосновении с руководящими учреждениями ведомства иностранных дел и выступал по военным вопросам в решающие моменты внешней политики. Наряду с военным министерством Генеральный штаб был ответственен за то, чтобы военная мощь Германии соответствовала ее политическому положению. Сам Генеральный штаб был того мнения, что хозяйственная и политическая конкуренция народов приведет в близком будущем к вооруженному столкновению. Его последние военные предложения 1912 г. были удовлетворены Рейхстагом лишь частично. Из-за них Генеральный
Весной каждого года сжигались мобилизационные планы истекшего года и заменялись новыми, приноровленными к прогрессирующему военному и политическому развитию. Таким образом, Генеральный штаб подготовлял ежегодно тот час, когда на него будет возложено военное руководство германским народом. Никогда не стремился он, однако, к войне и меньше всего — при последнем своем начальнике мирного времени, генерале фон Мольтке, верность которого долгу была почитаемым образцом для всех офицеров Генерального штаба. Так обстояло дело и в последние 24 часа мира.
1-го августа пополудни истекал срок, в который следовало решить, будем ли мы и дальше спокойно смотреть на русскую мобилизацию, или же и германская армия будет приведена в военное состояние. Все более многочисленные сообщения разведки свидетельствовали о продвижении русских войск и доносили уже о начале враждебных действий на прусской границе. В подъезде королевского дворца генерал фон Мольтке доложил императору, что военное положение не позволяет откладывать далее издание приказа о мобилизации. Император стоял перед последним решением. После короткой внутренней борьбы он резко выпрямился. Характерным энергичным движением правой руки и коротким «хорошо» он дал генералу разрешение. В 5 часов дня он подписал в адъютантской комнате приказ о мобилизации.
Быстро созванный рейхстаг собрался 4 августа на свое первое военное заседание. Вечером потребовал свои паспорта английский посланник. Одновременно поступило сообщение от направленного к итальянскому королю флигель-адъютанта фон Кляйста, что король лично всей душой с Германией, но что совместное выступление с Австрией вызвало бы в Италии бурю негодования; его правительство не может рисковать восстанием. Стало ясно, что Германия вместе с одною лишь Австрией идет навстречу борьбе с гораздо более сильным противником. [96]
Сообщение об удивительно наивных представлениях русских властителей привезли с собой возвратившиеся через Стокгольм военные представители Германии при русском дворе. Они сообщили, что в Петербурге были поражены мобилизацией в Германии и объявлением ею войны. Германия должна была понять, что для русской мобилизации необходимо больше времени, чем для германской. Германия должна была поэтому обождать, прежде чем объявить войну. В остальном сообщения указывали на то, что война с Германией вызвала в России лишь небольшое воодушевление.
Рано утром, 16 августа, император уехал в действующую армию, через Вюрцбург и Майнц в Кобленц. Этот кружной путь был избран для того, чтобы скрыть от многочисленных вражеских наблюдателей в Германии, что верховное командование направилось к правому флангу армии, который должен был явиться главным операционным пунктом.
Пропаганды я буду в дальнейшем касаться лишь мимоходом, хотя она и является существенной составной частью того, что следует понимать под вражеской разведкой. В область моей работы она, однако, не входила. Отсутствовавшая пропаганда и политическая разведка в Германии и во время войны не были созданы решившимся на борьбу до победы правительством. Непоправимой впоследствии ошибкой было то, что, по крайней мере, хотя бы по возникновении войны не было наверстано упущенное, и вся совокупность разведывательной деятельности не была объединена правительством. Война рассматривалась только как военное дело, поэтому ограничивались только военной разведкой. Генеральный штаб лишь постепенно узнал, до какой степени плохо обстояло в действительности дело с разведкой политических руководящих учреждений. В Шарлевилле мне пришлось однажды утром передать рейхсканцлеру фон Бетману поручение начальника штаба фон Фалькенгайна. Канцлер попросил меня остаться еще немного: «Расскажите же мне о том, что происходит у врага; я совершенно ничего не знаю об этом». Картина была совершенно иной, нежели та, которую представляла разведка при Бисмарке. [97]
Задачи, ставившиеся военной разведке в мирное время, были выполнены с наступлением войны. В мирное время разведка эта была единственным средством осведомления о военном положении враждебных теперь государств. Теперь вражеские армии выступали против германской на театрах военных действий. Считалось, что разведывательные средства армии призваны добывать сведения о враге, необходимые для сражения. Происходившее позади вражеских войск считалось делом скорее экономическим и политическим. Невиданные ни в одной из предшествующих войн размеры военных операций перенесли центр тяжести командования в значительной мере на фронт и в руки выдающихся полководцев, которые были, в особенности в Германии, приучены Генеральным штабом к ответственной инициативе.
Отсутствовал твердый центральный пункт, именно при этих условиях особенно необходимый. Понимавший значение вооруженной силы и деятельно способствовавший развитию германской армии император, исторический образ которого носит, поэтому, ярко выраженный военный облик, не был солдатом ни по своему существу, ни по своему развитию. Раннее вступление на престол прервало его военное образование. В молодом возрасте стал император во главе армии. Генеральный штаб пользовался, правда, его доверием и удостаивался отличий, но интересы молодого монарха шли по иным путям, нежели тихая и трезвая работа Генерального штаба. Среди окружающих императора в мирное время можно было найти лишь немногих офицеров Генерального штаба и почти исключительно таких, которые проявляли, кроме солдатских, еще и другие способности. Участвуя в маневрах и стратегических играх Генерального штаба, монарх играл роль, не подходившую для получения основательных знаний по существу работы военного командования. Наоборот, роль эта способствовала скорее известной недооценке им значения полководца. Тем более достойно уважения, что император с первых же часов войны подчинился ответственным военным вождям и старался [98] приспособиться к чуждой для него области войны. В Верховной ставке ему помогал один лишь генерал фон Мольтке, личный его друг и начальник Генерального штаба с 1906 г. И если последний, несмотря на внушаемое его личностью в мирное время и в начале войны большое уважение, не отличался и до того особенной энергией, то последняя была после возникновения войны еще более ослаблена хронической болезнью.
Отражались эти обстоятельства и на разведывательной службе. И здесь весь центр тяжести перешел сначала на фронт. Из немногих, знакомых с разведкой, офицеров лучшие были в порядке награждения освобождены для службы в войсковом Генеральном штабе, а остальные были прикомандированы в качестве разведывательных офицеров к армейским командованиям. Господствовало мнение, что тайная разведка, шпионаж, будет применяться преимущественно на театрах военных действий. Однако, ввиду быстрого течения первых военных событий на Западе, где вначале ожидался военный исход, у командования были большие сомнения относительно возможности и полезности шпионажа. Они заходили так далеко, что одно из командований оставило своего разведывательного офицера в Льеже, при переходе через Бельгию, как ненужный балласт. Эти офицеры вначале не находили нигде особенного применения и поддержки. При особенно сильно развитом в германской армии чувстве субординации имело значение и то обстоятельство, что начальник разведывательного управления был самым молодым в Ставке верховного командования начальником управления, значительно моложе начальников Генерального штаба на фронтах и начальников отделов военного министерства, и что гражданские власти привыкли также к более авторитетному представительству Генерального штаба. Я считаю необходимым выявить и эти личные моменты, так как они способствуют пониманию того, каких усилий стоило разведке завоевание влияния, и насколько она должна была отставать от разведки вражеской, прошедшей большую школу в мирное время и поддерживавшейся решившимися на войну до победного конца государственными деятелями. Сознание недостаточности [99] разведки побудило, правда, уже в мирное время, выяснить посредством больших стратегических военных игр по образцу тех требований, которые могут быть предъявлены войной к этой отрасли военного управления. Теоретические исследования эти оставались, однако, в рамках тактики и стратегии и, во всяком случае, не выходили из военных рамок. Хозяйственной и политической разведкой, хозяйственным и политическим воздействием на вражеские государства они не занимались, разведка же в мировом масштабе не бывала никогда объектом даже теоретического обсуждения. Действительность оставила, поэтому, в тени всякую фантазию. Генеральный штаб имел право предполагать, что на него падет только военное руководство войной. В частности, к внутренней политике он не имел в мирное время никакого отношения. При возникновении войны он заметил, однако, что ни над ним, ни рядом с ним политического руководства войной нет. 2 августа 1914 года генерал фон Мольтке приказал выяснить, что предпринято в связи с войной для руководства общественным мнением в тылу, в особенности — через посредство печати. Я принужден был доложить ему, что это ограничивается памяткой, в которой указано лишь чего нельзя говорить во время войны, для положительного же руководства общественным мнением не подготовлено ничего.
Генерал фон Мольтке приказал мне добиться, по крайней мере, в отношении верховного командования уверенности в том, что оно останется в достаточной связи с общественным мнением относительно военных событий. Новая задача находилась в начале лишь в слабой связи с моими предыдущими заданиями. Объем ее казался тогда ограниченным. Нельзя было предвидеть, что из нее разовьется затем германское военное бюро печати. Осуществление хотя бы в небольшом масштабе связи между военным и политическим руководством войной, каковой отличалась деятельность врага, объединяемая общим понятием разведывательной службы, ценилось выше получения новых заданий. Различие заключалось лишь в том, что у врага совместное руководство находилось в руках у правительства, а в [100] Германии — в руках верховного командования. Ошибку эту генерал фон Мольтке допустил по крайней необходимости, генерал Фалькенгайн лишь неохотно терпел ее дальнейшее необходимое развитие. Гинденбург — Людендорф» энергично выступали против нее. Когда они потребовали, чтобы политическая имперская власть взяла на себя руководство общественным мнением, то представитель рейхсканцлера отклонил это, указав, что канцлер фон Бетман не желает иметь никаких дел с печатью. А когда требования верховного командования сконцентрировались в 1918 году на том, чтобы вражеской пропаганде был противопоставлен германский министр пропаганды, то командование получило в июне 1918 г. ответ от канцлера графа Гертлинга, в котором тот называл обоснованное требование верховного командования «ценным вкладом в подготовительные работы, давно уже ведущиеся в целях объединения всех государственных мероприятий, направленных к руководству общественным мнением внутри страны и заграницей». Граф Гертлинг писал: «Подготовительную работу возложил я на начальника моего бюро печати. Последний использует свой двухнедельный отпуск, начинающийся 23-го августа, для завершения своего проекта организации нового учреждения. После того как проект будет мною рассмотрен, он будет послан для просмотра и необходимых дополнений и изменений верховному командованию и заинтересованным центральным имперским властям. В связи с этим, я предполагаю до такой степени ускорить окончательное установление общего плана, если нужно — при помощи комиссарских совещаний, чтобы он был закончен в кратчайший срок, и чтобы практическое проведение могло быть начато без задержек». Верховное командование не разделяло оптимизма заключительной фразы. Прежде чем был создан проект имперского правительства, военные вожди принуждены были отказаться от надежды принудить врага к миру. Победило внушенное врагом заблуждение о возможности сносного мира без разрешения вопроса оружием.