Тайные страсти принцессы Джеллы
Шрифт:
Наступил новый день.
XIII. ВО ДВОРЦЕ ДУРГАЛЬ-САИБА
Казиль верно определил расстояние. Через два часа путники увидали красные стены и куполообразную крышу дворца Дургаль-Саиба. Хотя по великолепию и величине он уступал аллахабадскому, но все же был роскошен и выглядел по-царски.
— Вот мы и у цели, господин, — проговорил Казиль, протягивая руку к зданию, величественно возвышавшемуся перед ними.
Джордж остановил своего скакуна, покрытого пеной и с окровавленными от ударов шпор боками.
— Нам надо подумать, — проговорил он, — как войти во дворец незамеченными.
Казиль сказал:
— Сейчас мы привяжем наших лошадей и оставим их под деревьями. Я отправлюсь вперед, а вы подождите некоторое время меня здесь, господин.
— Как, ты хочешь пойти один?
— Среди прислуги у раджи находится и мой двоюродный брат. Я отыщу его и обо всем расспрошу. Может быть, мне удастся найти возможность тайно ввести вас во дворец. Вам следует положиться на меня, господин, иначе ничего не выйдет.
— Хорошо, ступай. Но скорее возвращайся. Каждая минута промедления влечет за собой опасность хуже смерти!
А мы войдем во дворец Дургаль-Саиба, в его гарем. Это широкий зал, причудливо украшенный в восточном стиле, с мягкими диванами вокруг трех стен. Четвертая сторона образует две арки, выходящие во двор и к купальне.
К аркам подвешены тяжелые занавеси, гармонирующие с мебелью. В данный момент занавеси отдернуты и виднеется часть двора. Он вымощен розовым гранитом и со всех сторон огорожен. В середине двора — бассейн из белого мрамора. Бассейн весьма просторный и служит купальней обитательницам гарема.
В середине зала — круглый стол с золотыми насечками и перламутровыми украшениями.
Дургаль-Саиб ходил взад-вперед быстрыми шагами, и на его лице отражались пороки низкой души: гнев и сладострастие. Гордость надменного раджи была уязвлена сопротивлением молодой девушки до такой степени, что его любовь могла уже перейти в ненависть.
Как будто решившись на что-то, он позвонил.
«Попытаюсь в последний раз, — подумал он, — и если мне это не удастся, я не остановлюсь ни перед чем».
Вошел евнух.
— Кто охраняет молодую девушку, привезенную сюда вчера?
— При ней Айеша, повелитель, — робко и с подобострастием отвечал евнух.
— Позови ее сюда, а сам стереги пленницу, да не забудь, что, если она убежит, ты околеешь от ударов палками.
Евнух удалился.
Через несколько минут в зал вошла старуха с сухим, сморщенным лицом, но с подкрашенными щеками и бровями. Войдя, она бросилась к ногам раджи, стараясь поцеловать их.
— Встань, Айеша, и отвечай, — сказал Дургаль-Саиб. — Но говори только правду.
— Спрашивайте, повелитель. Боги запрещают лгать!
— Что делает молодая девушка?
— Плачет.
— Неужели ты не можешь ее утешить?
— Я утешала ее, как могла, повелитель. И если бы вы слышали, как я это делала, вы остались бы довольны мной.
— И что же она отвечала?
— Она молчит.
— Ты говорила с ней по-английски?
— Да. Но чем больше я ее утешала, тем сильнее она рыдала.
— Она хоть что-нибудь ест?
— Ни к чему не прикасается.
— Но ведь она умрет, — нервно проговорил раджа, — если не будет пить и есть.
— Мне кажется, этого она и добивается, повелитель.
XIV. МАРИЯ
— Она хочет умереть! — прошептал раджа.
— К несчастью, дело обстоит именно так.
— Она говорила об этом?
— Нет, но она призывает смерть каждую минуту.
«Нечего делать, — подумал раджа, — решусь на последнюю попытку. Но горе Марии, если она окажет сопротивление!»
— Ступай и приведи ее сюда. И оставь меня с ней наедине. А сначала пришли сюда Минду.
Айеша удалилась, чтобы выполнить приказание раджи.
Тут же появилась Минда, служанка.
— Что прикажете, повелитель? — спросила она.
— Вот тебе ключ от шкафа в моей комнате. Там стоит серебряный флакон, позолоченный поднос и стакан. Принеси все это сюда. Если ты увидишь, что я не один, спрячься за занавеской. А когда я позвоню, подойти ко мне с подносом.
Едва Минда ушла, как отворилась дверь и в зал вошли Айеша с Марией. Старуха тотчас же удалилась.
Мария сильно изменилась за эти сутки, но красота ее все равно была ослепительной. Чудные глаза горели огнем, на длинных ресницах дрожали слезы, медленно скатываясь одна за другой.
При виде Дургаль-Саиба она не испугалась, но лицо ее побелело от гнева и презрения. Она шагнула к радже и проговорила:
— Что вам угодно? Неужели вам не надоело терзать бедную девушку, ничем не провинившуюся перед вами? Это бесчестно, это подло!
— Разве повторять вам уверения в моей любви — это значит терзать вас, Мария?
— Разумеется, потому что ваша любовь для меня равносильна оскорблению. Ведь я не могу разделить ее, не сделавшись самым презренным, самым низким существом.
— Вы не хотите понять моей страсти, Мария!
— И не хочу понимать.
— О, если бы вы знали…
— Не желаю знать.
— Выслушайте меня…
— Не хочу и слушать.
Дургаль-Саиб гневно топнул ногой.
— Однако я буду говорить, и, хотите вы или нет, мои слова достигнут вашего слуха. Я слышал от вас много обвинений в жестокости, Мария, но разве вы не топчете ногами мое сердце? Разве я виноват, что мое сердце пылает любовью к вам? Во всем виновата ваша ослепительная красота. Вина моя только в том, что я не слеп. Вы говорите о позоре. Но разве позор разделить имя, почет, богатство и власть со знатным раджой?