Тайные тропы
Шрифт:
Через несколько минут начали выводить заключенных. Один из них был одет в форму гестапо, но без знаков различия, нашивок и ремня. Когда он приблизился, Ожогин вздрогнул: это был майор Фохт. Он шагал спокойно, с достоинством, поглядывая по сторонам.
— Что тут происходит? — тихо спросил Ожогин стоящего рядом штурмшарфюрера.
— Ничего. Отправляют заключенных, — спокойно ответил тот.
— Но это же майор Фохт!
— Был майор. И не Фохт, а Цислер, — нехотя объяснил штурмшарфюрер.
— Какая-то комедия! — прошептал Ожогин. Дверца
Штурмшарфюрер показал Ожогину на дверцу и энергично потянул его за рукав.
— Куда вы меня тянете? — запротестовал Ожогин.
— Не рассуждать!
— У вас нет оснований на это!
Подбежал старший гестаповец, руководивший посадкой:
— В чем дело? Что тут еще?
Штурмшарфюрер ответил, что должен усадить этого человека по распоряжению старшего следователя Лемана.
— Я не приму, — безапелляционно заявил старший. — Машина идет по специальному маршруту. Притом я не стану брать на свою ответственность заключенного без наряда.
— Я не заключенный, — сказал Ожогин.
— Тем более.
Оставив Ожогина, штурмшарфюрер побежал в здание.
Старший гестаповец подошел к машине, что-то сказал шоферу, и тот запустил мотор. Дежурный начал открывать ворота.
У Никиты Родионовича гулко билось сердце. Мысленно он торопил человека у ворот, так как понимал, что с уходом арестантской машины исчезнет опасность.
Из здания, размахивая бумажкой, выбежал штурмшарфюрер. Начальник конвоя, уже сидевший в кабине шофера, недовольно поморщился. Пробежав глазами записку, он нехотя вылез из кабины и открыл дверцу.
— Ну, живо! — приказал он Ожогину.
Сердце у Никиты Родионовича замерло, он почувствовал неприятную слабость во всем теле.
«Все!» — мелькнула страшная мысль. Надо что-то предпринять, попытаться… Он сделал несколько неуверенных шагов и посмотрел на немца. Тот стоял в ожидании. Мотор тарахтел, и отработанный газ густой струей обдал лицо Ожогина. Начальник конвоя посмотрел на Никиту Родионовича и подтолкнул в закрытый кузов.
Дверь захлопнулась, и узкий кусочек света исчез.
Тошнотворно пахнуло сыростью и потом от арестантской одежды.
Машина задрожала всем кузовом, покачнулась и плавно покатилась по асфальту.
Все сидели молча. В темноте нельзя было различить ни одного лица. Крошечный глазок из кабинки конвоира бросал мутное пятно света на плечо одного из заключенных, и Ожогин видел лишь кусочек полосатой материи, который двигался то влево, то вправо, в такт плавно покачивающемуся кузову машины.
Сквозь шум мотора слышались тяжелые вздохи человека, сидевшего рядом с Никитой Родионовичем.
Примерно через полчаса асфальт кончился. Машина то резко кренилась, то подскакивала, то
Неожиданно она остановилась. Мотор заглох.
Послышались шаги, звяканье ключа в замке, и дверь распахнулась. Яркий солнечный свет ворвался внутрь машины и ослепил заключенных. Никита Родионович зажмурил глаза.
— Выходите! — скомандовал унтерштурмфюрер. Заключенные начали выбираться из машины. Перед ними была тюрьма.
17
День прошел в тревоге. Еще утром, поднявшись в мезонин, чтобы позвать друзей к завтраку, Вагнер заметил отсутствие Ожогина. Это его удивило. Старик вернулся вниз, вышел в сад и позвал Никиту Родионовича. Никто не откликался. Считая, что Ожогин ушел ненадолго, Вагнер решил подождать. Без Никиты Родионовича садиться за стол не хотелось. Прошел час.
Ожогин не возвращался. Вагнер начал беспокоиться. В городе было тревожно, прохожих без пропусков, а часто и с пропусками задерживали. Своими опасениями старик поделился с Гуго.
Абих, только что поднявшийся с постели и не успевший еще одеться, стоял у умывальника.
— Как ты думаешь, куда он мог деться? Может быть, его задержали? — высказал предположение старик.
Гуго задумался.
— Трудно сказать… Надо спросить у Андрея — он, наверно, знает.
Поднялись наверх и разбудили Грязнова.
Андрей счел тревогу Вагнера беспричинной: Ожогин мог пойти в центр города, чтобы разведать обстановку. К обеду он наверняка вернется.
Между тем Никита Родионович не возвращался. Подошло и прошло время обеда, близился вечер. Тревога охватила всех. Андрей и Гуго, дважды выходившие на поиски, решили пойти и в третий раз, но Вагнер запротестовал:
— Сидите дома! Неужели вы думаете, что он ходит по улице или забыл дорогу домой? Тут что-то другое… Не попал ли он в руки патруля?
— Это невозможно, — возразил Алим. — Никита Родионович — осторожный человек.
Вагнер покачал головой. Какое значение имеет в такое время осторожность! Убивают без предупреждения совершенно невинных людей.
Накинув пальто, Алим спустился вниз и стал за калиткой, на улице.
Прохожие не показывались. Спустились сумерки, и фиолетовая тень легла на невысокие, крытые черепицей дома. Окна оставались неосвещенными. Город не подавал никаких признаков жизни. Алиму стало грустно, тревога сменилась тяжелым предчувствием.
В тишине послышались шаги. Алим прижался к калитке, чтобы в случае появления патруля бесшумно скрыться во дворе. Но опасения были напрасны: из-за угла показался Андрей. Он возвращался из города после очередных розысков.
— Ну что? — спросил Алим.
— Все то же, — ответил невесело Грязнов и прошел в комнату.
Исчезновение Никиты Родионовича было странным. Все обитатели дома собрались в столовой и начали обсуждать положение. Высказывались самые разнообразные предположения, но все они были неутешительными. Удивлял тот факт, что Ожогин ничего никому не сказал перед уходом и не оставил записки.