Тайные тропы
Шрифт:
Молчание, нарушаемое лишь едва слышным поскрипыванием пера, продолжалось с минуту. Марквардт уставился в упор на Ожогина и спросил, понял ли он его вопрос.
— Да.
— Отвечайте.
Ожогин сказал, что в последний раз брата Константина он видал в сороковом году.
— Где?
— В Минске.
— Зачем брат попал в Минск?
Пришлось рассказать. Он, Ожогин, тогда работал инженером связи, а брат приехал повидаться с ним перед отъездом в Среднюю Азию.
— Его назначили в Среднюю Азию или он поехал по собственному желанию?
— Ни то, ни другое.
— То есть?
Никита Родионович объяснил, что брат вынужден был уехать туда. На севере он бывал, а в центре страны ни ему, ни самому Ожогину работу по специальности не давали, так как их отец был репрессирован.
Оберштурмбаннфюрер поинтересовался профессией брата.
— Инженер-геолог, — ответил Никита Родионович.
— Где он сейчас?
Ожогин пожал плечами.
— Скорее всего там же, в Средней Азии.
— А не на фронте?
— Нет. Он инвалид и от военной службы освобожден.
— А точное его местожительство?
Ожогин ответил, что затрудняется сказать. Судя по письму, которое он получил от брата перед самой войной, Константин имел намерение прочно обосноваться в Ташкенте, а удалось ему это или нет — неизвестно.
— Он писал из Ташкента?
— Да, из Ташкента.
— Обратный адрес указывал?
— Да. Главный почтамт, до востребования, — если это можно считать адресом.
Беседа с самого начала приняла форму допроса. Марквардт быстро задавал лаконичные вопросы, изредка поднимал голову и бросал короткие взгляды на Ожогина.
Юргенс в разговор не вмешивался. Сложив на столе руки, он, казалось, относился безучастно ко всему, что происходило. Сейчас не он был здесь старшим.
Марквардт поинтересовался отношениями Ожогина с братом, поинтересовался, имеет ли тот жену. Потом спросил:
— Если вы попросите брата оказать помощь вашему хорошему другу, он это сделает?
— Полагаю, что сделает.
— Даже, если он и не знает этого человека?
— Даже и в этом случае.
Оберштурмбаннфюрер протянул руку через стол к Юргенсу и пощелкал пальцами. Юргенс подал фотокарточку. Марквардт на несколько секунд задержал на ней свой взгляд и положил на стол перед Ожогиным. Это была фотография Никиты Родионовича.
— Пишите, я буду диктовать, — он подал Ожогину свою авторучку. — «Дорогой Костя! Посылаю свою копию с моим лучшим другом. Помоги ему во всем. Я ему обязан жизнью».
Марквардт навалился на стол, всматриваясь в то, что пишет Никита Родионович, потом добавил: «Как я живу, он расскажет подробно». Марквардт встал, и Ожогин только теперь мог заметить, что ростом он ниже Юргенса.
— Поставьте свою подпись...
Как только Ожогин покинул кабинет, Марквардт спросил Юргенса:
— Кто вам прислал этого, как его... узбека?
— Циглер. Он окончил школу.
— Давно?
— Шесть дней назад.
— Беседовали?
— Два раза.
— Ну и как?
— В Бреслау он на хорошем счету. Желаете его дело посмотреть? — Юргенс хотел уже открыть сейф.
— Не надо. Поговорим так. Пусть войдет.
Служитель пропустил в кабинет рослого, широкоплечего мужчину. Это был тот самый человек, за которым наблюдал Игорек. Остановившись посреди кабинета, вошедший вытянул руки по швам и представился по-немецки:
— Унтер-офицер Саткынбай.
Марквардт молча показал на кресло. Вошедший сел. Это был уже не молодой, лет за сорок, но хорошо сохранившийся человек без единого седого волоса. Уставившись неподвижным взором в пол, он ожидал начала разговора.
— Когда вы покинули родину?
— В двадцать четвертом году.
Юргенс заметил:
— Его отец, ханский советник и мударрис в медрессе, погиб от рук красных. Сам Саткынбай состоял кем-то при курбаши. После разгрома басмачей скрывался в горах, а затем перешел границу.
— Кур-ба-ши... кур-ба-ши, — поглядывая на потолок, произнес оберштурмбаннфюрер. — Это...
— Командир самостоятельного басмаческою отряда, — подсказал Юргенс.
— Сколько вам тогда было лет? — спросил Марквардт.
Саткынбай потер рукой лоб, подумал, потом сказал:
— Должно быть, двадцать.
— Сейчас вам сорок три?
Унтер-офицер утвердительно кивнул.
— Готовы вернуться на родину?
— Готов, — ответил Саткынбай без особого воодушевления, что заметил наблюдавший за ним Марквардт.
— Где жили все это время?
Саткынбай, не торопясь, рассказал, что с тридцать четвертого года живет в Германии, до этого три года был в Турции, откуда его вывез немецкий капитан Циглер, а в Турцию попал из Ирана. В Турции остался его старший брат — сотрудник эмигрантской газеты.
Тогда опять заговорил Марквардт. Он предупредил Саткынбая, что ехать придется надолго и оседать прочно. То, что предстоит сделать, требует не одного года. Надо освоиться с новой обстановкой, врасти в нее, восстановить старые связи, обзавестись новыми. С ним подробно будет говорить господин Юргенс, а он хочет обратите внимание на главное. Германии, да и не только ей одной, желательно видеть Узбекистан самостоятельным мусульманским государством, а не советской республикой. Задача состоит в том, чтобы найти людей, разделяющих эту точку зрения, и укрепить их уверенность в том, что такую цель можно осуществить. Надо искать проповедников, глашатаев этой идеи, всюду, где можно, приобретать новых, — пусть каждый из них осторожно внушает населению мысль о необходимости борьбы за мусульманское государство. Узбеки — мусульмане и религиозное чувство в них еще сильно. Это — первое, второе — хлопок. Большевики хотят превратить Узбекистан в страну хлопка. Они добиваются двух миллионов тонн сырца. Хлопок — это все. Это и ткань, и одежда, и вата, и порох. Имеющий хлопок сможет и нападать и защищаться. Пока Узбекистан остается советским, урожаи хлопка надо снизить до пределов возможного.
— Друзья у вас есть в Узбекистане? — спросил Марквардт.
— Есть, — ответил за Саткынбая Юргенс. — В конце ноября, мне сказали, два человека были заброшены.
— Хорошо, хорошо... дадим еще связь, которую надо использовать. На вашей родине живет русский инженер Ожогин, брат которого служит Германии, как и вы. Надо найти его и передать эту фотокарточку.
В половине второго ночи Саткынбая отпустили. Через пятнадцать минут подали лимузин для оберштурмбаннфюрера.
Проводив шефа до машины, Юргенс вернулся в кабинет. Верный своему постоянному правилу, он перед сном позвонил коменданту города и осведомился, все ли в порядке. С такой же целью последовал звонок начальнику гарнизона. Затем Юргенс проверил замки ящиков и сейфа. Когда рука его уже потянулась к выключателю, чтобы погасить настольную лампу, он заметил исписанный Марквардтом листок бумаги. На нем были небрежно начертаны музыкальный ключ, маленькая церквушка с колокольнями, парусная лодка, названия различных городов, женская головка... Юргенс хотел уже смахнуть листок в корзину. Внезапно он вздрогнул: на уголке бумажки рядом с большим вопросительным знаком было написано дробное число: 209/902.