Тайные тропы
Шрифт:
— Слушаю...
— Это вы, Юргенс?
— Да, я.
— Вы решили что-нибудь?
— Насчет чего? — непонимающе ответил Юргенс.
Пауза.
— Вы пользуетесь тем, что я лишен возможности напомнить вам...
— А-а... — как бы вспомнил Юргенс, — вы насчет поручения...
— Да. Вы думаете что-нибудь? Сколько вам еще надо времени?
— Немного... пару, тройку дней...
Вновь пауза. В трубку слышно тяжелое, сиплое дыхание шефа.
— Вы убеждены, что окончательно проснулись? — не без ехидства спросил Марквардт.
— Вполне, — весело ответил Юргенс. — И могу доказать это. Хотите, я назову вам имя человека, с которым вы только что говорили по телефону?
— Что это за фокусы? У вас, я вижу, игривое настроение. Вы не переложили лишнего?
— Назвать? — сдерживая смех, спросил Юргенс.
— Бросьте глупости. Мне не до шуток. Ожидать больше нельзя...
— Назвать? — продолжал настаивать Юргенс.
— Откуда вы можете знать?
— Если вам звонят из моего кабинета, мне думается, что я могу знать... Я могу даже передать содержание разговора.
— Он был у вас?
— Да.
— И звонил от вас?
— Да.
— Сейчас подъеду... сейчас... — и в трубке послышались отбойные гудки.
— Болван! Безнадежный болван, — четко произнес Юргенс, отходя от аппарата. — Провалился как болван-полицейский, а теперь Юргенс спасай. «Услуга за услугу»... Ничего, все это учтется, запишется...
В состоянии душевного покоя Юргенс мог мыслить и кое-что изобретать. В его голове быстро возникли контуры плана расправы с Гельмутом, и сейчас он отшлифовывал в мозгу отдельные детали, соединяя их в одно целое. Получилось нечто вполне его устраивающее...
Марквардт не заставил себя долго ждать. Он появился в кабинете подчиненного с заспанным, припухшим лицом. Тяжело переводя дух, он плюхнулся в ближайшее кресло и с тревогой спросил:
— Что произошло? Говорите скорее и дайте мне стакан воды...
Юргенс дал шефу напиться и, когда тот залпом осушил стакан воды, подробно рассказал ему о ночном визите Гельмута.
— Ты молодчина, старина, — обрадованно сказал шеф и хлопнул Юргенса по колену. — С тобой можно дела делать... Теперь тебе понятно, почему надо убрать этого сопляка?
— Понятно. Сопляк оказался крепким орешком... не по нашим зубам.
Юргенс хотел сказать «не по вашим зубам», но на ходу понравился.
Марквардт покраснел. Чтобы скрыть смущение, он заговорил в почти извинительном тоне и попрежнему на «ты».
— Я виноват перед тобой, что не рассказал тогда всей истории сразу. Я допустил излишнюю, необоснованную осторожность... Ради бога, не расцени это, как недоверие к тебе. Я понимал и понимаю, что на тебя можно положиться полностью. Дальше, в интересах дела, между нами не должно быть никаких тайн. Всё... довольно... Иначе нельзя... Давай лучше подумаем сообща, как нам...
«То-то, — подумал про себя Юргенс, — это совсем другое дело.» И он изложил шефу только что возникший в его голове план.
Марквардт был в восторге.
— Ты просто гений! — воскликнул он.
Юргенс сдержанно улыбнулся.
— Завтра, — сказал он и, посмотрев на часы, поправился, — вернее, сегодня вы будете в полной безопасности....
— Желаю успеха, отдыхай... Я поеду. Можешь не сомневаться, что я этого не забуду. Да, еще одно не относящееся к этой грязной история обстоятельство, — пожимая руку, говорил Марквардт. — Тебе надо усиленно совершенствовать себя в русском языке. Я подчеркиваю — усиленно...
Юргенс сделал удивленное лицо.
— Да, да, таково указание оттуда.
— Значит, есть связь?
— Тоненькая, как ниточка, чрезвычайно тоненькая, но есть. Будем надеяться, что она скоро окрепнет, — Марквардт рассмеялся. — Поэтому учти, что я сказал... Ну, поехал, поехал... Кажется, я сегодня засну спокойно...
Было очень жарко. Перед Юргенсом сидел обрюзгший, золотушный немец и, непрерывно подливая себе в стакан из сифона холодный напиток, то и дело обтирал платком свою начисто лысую, шишковатую голову. Это был Вильгельм Блюм, владелец двух магазинов часовой фирмы «Ланжин». Он жаловался Юргенсу на то, что медики обнаружили в его ушах какое-то дикое мясо и что ему в ближайшее время придется перенести неприятную операцию.
Юргенс пригласил к себе старого друга не для того, конечно, чтобы выслушивать его жалобы на прогрессирующую глухоту.
— Тебе сколько уже лет, Вильгельм? — спросил он гостя.
— Забыл? А еще другом считаешься. Пятьдесят шесть. Не шутка...
— Но ты выглядишь бодро.
— Спасибо за комплимент. От друга это приятно услышать.
— А сколько лет Елене? — вновь спросил Юргенс.
Блюм моментально изменился, побледнел, рука, державшая стакан с водой, задрожала. Три года назад он женился в четвертый по счету раз на молодой, красивой женщине, и с той поры его мучили бурные приступы ревности. Когда мужчины в его присутствии называли имя жены, он приходил в невменяемое состояние.
— Зачем это тебе? — настороженно и зло спросил Блюм.
— Ты превратился в трусливого, сладострастного павиана, — резко сказал Юргенс. — Глохнуть начинаешь, а скоро и ослепнешь. Я тебя окончательно не узнаю. Таких вопросов ты мне можешь не задавать. Если спрашиваю, значит, надо!
Блюм судорожно и громко глотнул воздух.
— Двадцать восемь, — пробормотал он совсем тихо.
Юргенс криво усмехнулся.
— Здорово! Как раз вдвое! Значит, когда при моей помощи ты вогнал в гроб свою вторую жену, Елены еще не было на свете?
Блюм молчал, тяжело дыша.
— Ты счастлив... — как-то неопределенно сказал Юргенс, не то констатируя, не то спрашивая. — Завидую людям, которые живут беззаботно, наслаждаются семейными радостями и смело глядят в завтрашний день... — Юргенс сделал паузу, и «завтрашний день», подчеркнутый и настораживающий, повис в воздухе.
Блюм почувствовал, что фраза не окончена, что старый друг на что-то намекает, хочет что-то добавить. Он прекрасно сознавал, что Юргенс слишком много знает, и боялся его. Всегда боялся и мучительно переживал такие беседы. Слишком тяжело досталось все, чем он сейчас владел, слишком опасные пути лежали к этому, много следов приходилось стирать деньгами и просто собственными руками, не гнушаясь сомнительными средствами. Но многие следы где-то затерялись, кем-то скрыты и нет-нет — неожиданно давали о себе знать. И тогда приходилось испытывать ужас, бросать деньги, итти на новые авантюры и выпутываться правдами и неправдами из создавшихся трудностей. Прошлое преследовало Блюма, как зловещая тень, оно отравляло радость наслаждения тем, что имел сейчас он — богатый человек, муж красивой женщины.