Тайные учения Тибета (сборник)
Шрифт:
Многие дома, когда-то служившие жилищами для монахов, теперь заселены мирянами-арендаторами и превратились в фермы. От большого числа построек остались одни развалины да кучи щебня. И все-таки среди этого запустения некоторые храмы до сих пор содержатся в полном порядке.
Творение чародея Самье проникнуто духом своего создателя. Монастырь весь, до самых закоулков, дышит таинственностью, и когда ложатся вечерние тени, даже невинные идущие с пастбища домой животные имеют нездешний коварный вид дьявольских оборотней.
И на
Обязанность транспортировки «угов» от места упокоения покинутого ими тела до Самье возложена на особую категорию людей.
Само собой разумеется, человек тут действует бессознательно во время сна или в трансе. Его материальное тело в этом не участвует и не покидает своего жилища. В состоянии бодрствования он ничего о своих странствиях не помнит.
Если моим читателям верования тибетцев покажутся очень уж нелепыми, я напомню им, что и в наших странах и в наше время есть люди, воображающие, будто иногда по ночам странствуют в далекие края; точно так же, как «транспортировщики дыхания жизни», они никогда не могут вспомнить о своих ночных приключениях.
Разве суеверие не единая религия, объединяющая народы всего земного шара?
Почему «дыхание жизни» доставляется именно в Самье, объясняется тем, что демоны-самки, именуемые Сингдонгмо (львиная маска), избрали Самье в качестве своей резиденции. Они занимают покои в храме-обители прорицателя ламы и туземного бога Пекара.
Покои эти всегда заперты. В одной совершенно пустой комнате разложены колода мясника и ритуальный нож с кривым лезвием. При помощи этих двух инструментов Сингдонгмо крошат «дыхания».
«Рубка дыхания» — несомненно, чудо первоклассное, но тибетцы по-своему неоспоримо доказывают его подлинность. Колода и нож остаются в логове дьяволиц в течение года. Затем их убирают и заменяют новыми. Говорят, тут-то и можно удостовериться, что лезвие ножа изношено и зазубрено, а доска иссечена и выщерблена от употребления.
Угс Кханг породил множество страшных, способных вызвать кошмары, рассказов. В них описываются терзания и борьба плененных «дыханий» и ужасающие случаи побега, когда «последние вздохи», не помня себя от ужаса, мчатся по всей стране, преследуемые Сингдонгмо.
Жители Самье уверяют, будто порой по ночам из Угс Кханга доносятся стенания, хохот, крики и постукивание ножа о кухонную доску. Впрочем, такое дьявольское соседство нисколько не мешает славным тибетцам —
Во время моего пребывания в гомпа я не преминула как можно лучше рассмотреть в Угс Кханге все, что только можно увидеть. Перед входом в покои лежали кожаные мешки, символизирующие невидимую тару для упаковки доставляемых последних дыханий умирающих. Дверь была заперта на несколько огромных висячих замков и запечатана печатью Далай-ламы.
По установленным правилам, дверь эту должны открывать раз в году, чтобы дать возможность ламе Тше-кионгу сменить ритуальные нож и доску. По словам одного из сановников культа храма, это правило теперь соблюдается не так строго и смена кухонных принадлежностей Сингдонгмо производится реже.
Кроме того, когда-то Тше-кионгу при посещении этого дьявольского логова предоставлялось право брать кого-нибудь себе в провожатые. Он лишился этого преимущества в результате одного странного и трагического происшествия.
Говорят, однажды, когда лама Тше-кионг, заменив ритуальные предметы, собирался уже покинуть апартаменты Сингдонгмо в сопровождении своего эконома, последний вдруг почувствовал, что кто-то, ухватившись сзади за складки его тоги, тянет обратно в комнату. «Кушог! Кушог! — закричал он в ужасе, обращаясь к ламе. — Кто-то держит мой зен и не пускает меня!» Оба обернулись, но в комнате никого не было. Лама снова направился к двери. Он уже переступил порог, и эконом тоже собирался последовать его примеру, как вдруг упал, как подкошенный. Он был мертв.
С тех пор лама Тше-кионг один должен подвергаться в Угс Кханге оккультным опасностям. Полагают, что высокая степень посвящения и магические заклинания, тайной которых он владеет, должны ограждать его от враждебных влияний.
Тогда как Сингдонгмо удовлетворяются кушаньем из рубленого «дыхания жизни», некоторые из их злокозненных собратьев добывают свои жертвы с помощью одержимых отравителей, тоже действующих в бессознательном состоянии.
Об этих отравителях по всему Тибету ходят бесчисленные легенды, приводя в трепет путешественников, пребывающих в постоянном страхе встретиться с кем-нибудь из них.
Своеобразная обязанность «наследственного хранителя яда» выпадает, главным образом, на долю женщин.
Что это за яд — толком никто не знает. Во всяком случае, он не естественного происхождения — ни растительного, ни минерального. Возможно, он по составу напоминает таинственные средневековые приворотные зелья, но больше похоже на истину, что волшебный яд существует только в воображении тибетцев. Говорят, будто женщины хранят его под грудью в мешочке. Однако этого сам никто никогда не видел, даже если предполагаемая носительница отравы была совершенно раздета. Впрочем, как уверяют, яд этот совершенно невидим для простых смертных, и подобная таинственность только увеличивает внушаемый им ужас.