Тайный брак
Шрифт:
Герцог склонил голову в знак понимания.
— Хочу верить вашему слову. Поклянитесь именем Бога, что никто не замышляет убить меня.
— Мой добрый и благородный господин, — отвечал Дюшатель, — скорее я умру, чем совершу предательство по отношению к вам. Даю слово, что и наш дофин питает к вам лишь хорошие чувства.
— Тогда проведите меня к нему, — сказал герцог.
Войдя к дофину, он снял головной убор и, опустившись на колено, приветствовал юношу. Шарля тронуло это проявление любезности, он поднял его с колен и попросил снова покрыть голову.
А затем, резко сменив тон, мой брат принялся осыпать
Герцогу Бургундскому не понравился тон, которым дофин с ним разговаривал. Шарль еще слишком молод, чтобы ему указывать, и герцог надменно ответил, что поступал и поступает так, как считает нужным, и не намерен выслушивать упреки и выговоры.
Мой брат Шарль, увы, не научился еще искусству дипломатии. Отповедь герцога разозлила его, и он уже по-мальчишески горячился, кричал.
Думаю, втайне он боялся этого самого могущественного и богатого человека на востоке Франции.
В таком тоне их разговор не мог долго продолжаться. Дюшатель из соседней комнаты все слышал. Вбежав к ним с криком: «Время настало!» — он нанес безоружному герцогу удар секирой.
Не знаю, успел ли герцог в тот момент вспомнить, как двенадцать лет назад руками своих сторонников устроил нападение на герцога Орлеанского и убил его — тоже почти беззащитного — на темной улице Парижа.
Несомненно, чувство мести не затухало в сердцах родственников и сподвижников убитого, предоставился случай, и оно вырвалось наружу. Произошло убийство импульсивно или задумано заранее, я так никогда и не узнала…
Герцог Бургундский упал, к нему подбежали еще несколько человек с обнаженными мечами. Каждый из них нанес удар поверженному беззащитному врагу.
Герцог Орлеанский был отомщен.
Воины, сопровождавшие герцога Бургундского, ждали его в другом помещении и ничего не знали о случившемся. Когда им сообщили о смерти их предводителя, они не смогли расправиться с убийцами и даже оказать сопротивление, так как их тоже в Монтюро обезоружили. Сторонники арманьяков выставили оруженосцев из замка под торжествующие и презрительные выкрики.
Тело герцога Бургундского хотели бросить в реку, но мой брат пришел в себя после всего случившегося и, почувствовав сильнейшие угрызения совести, велел похоронить убитого по христианскому обычаю. Труп обрядили в одежду нищего и отвезли в церковь Божьей Матери в Монтюро, где отпели и зарыли.
Таким оказался конец Жана Бесстрашного, великого герцога Бургундского. На его место заступил сын, герцог Филипп, муж моей сестры Мишель.
Я не могла себе представить, какие муки она испытывала, какие чувства обуревали ее, когда она услышала, что убийцей отца ее любимого мужа стал также любимый ею наш брат Шарль, чье имя с тех пор стали связывать с гибелью ее свекра.
Что касается меня, то после всего происшедшего мне еще сильнее захотелось уехать подальше от всех этих раздоров, предательств и смертоубийств.
Без сомнения, убийство герцога непременно вызовет волнение по всей стране. Так оно и произошло. Междуусобица не только разорила страну, но и привела к ее распаду. Герцог Бургундский был, по сути, независимым государем как в своем герцогстве, так и почти во всех восточных землях Франции.
Уже на следующий день на улицах Парижа стали собираться толпы людей с требованием назвать имена убийц и наказать их.
Брат был в смятении. Он-то ведь хотел лишь одного — любым способом остановить противостояние двух родовитых домов, и его уверяли, что наилучшее решение — смерть главного виновника, зачинщика розни, герцога Бургундского. Сторонникам этого варианта не стоило большого труда убедить малоопытного юношу в своей правоте.
И вот дело сделано, и на его неокрепшие плечи лег тяжелейший груз — убийство родственника. Куда бы он ни взглянул, перед его глазами стояла незабываемая картина — обращенное к нему лицо истекавшего кровью герцога, в его глазах упрек и жалость к нему, дофину. О, эти глаза человека, за минуту до смерти понявшего, что его заманили в ловушку!.. Шарль никогда не забудет их выражения… Он еще прочел в них презрение к себе.
Заговорщики попытались оправдаться. Дюшатель заявил, что встретил герцога Бургундского со всеми знаками дружеского внимания, но тот пренебрег дружелюбием дофина, набросился на него с оскорблениями и даже попытался обнажить оружие.
На это сторонники убитого возражали, что по условиям договора герцог не имел оружия, а потому дофин — убийца. Все равно, не сдавались заговорщики, он набросился на дофина, не помня себя от ярости, и это послужило причиной его смерти.
Лживость обеих версий доказали двое придворных из окружения Шарля, они подтвердили, что видели своими глазами, как у герцога забрали оружие. Они признались, что против него был составлен настоящий заговор и они стыдятся своего косвенного участия в таком грязном деле и готовы умереть, чтобы только не быть причисленными к убийцам беззащитного человека. Они прокляли непосредственных исполнителей и, хотели того или нет, нанесли непоправимый удар по чести наследника престола.
Страна осуждала коварное убийство.
Что касается английского короля Генриха V, то он, конечно, воспользовался создавшимся положением, чтобы еще больше укрепить свои позиции.
Франция понесла большую утрату, заявлял он: герцог Бургундский оставался честным и благородным рыцарем… и вот его не стало…
В душе Генрих не мог не радоваться смерти герцога, ибо благодаря этому продвинулся еще ближе к своей заветной цели — управлять Францией: ведь теперь у него на пути не стоял самый сильный и смелый противник, способный помешать его стремлениям.
Сын убитого, Филипп, ныне ставший герцогом Бургундским, пребывал в большом горе, что не мешало ему пылать ненавистью и жаждой мести по отношению к дофину и ко всем его сторонникам, которых он решил окончательно разбить и уничтожить. Для этого он готов немедленно пойти на союз с Англией и с оружием в руках сражаться на ее стороне против Франции и арманьяков.
Представляю себе радость короля Генриха — день его окончательного триумфа приближался.
Мой брат Шарль, отягощенный отчаянием и угрызениями совести, и вместе с ним вся партия арманьяков были, казалось, обречены. Со смертью герцога бургундцы не стали слабее, на что так рассчитывали заговорщики, а, наоборот, воспряли духом и при поддержке англичан объявили членам Орлеанского дома настоящую войну.