Тайный дневник да Винчи
Шрифт:
Честное слово, бегство Мануэля было для них единственным выходом, чтобы оставаться вместе и сохранить своего ребенка. Кармен достала удостоверения личности и пропуска с помощью университетского приятеля, из папенькиных сынков с деньгами и связями.
Принимая все это во внимание, Мануэль сделал мне огромное одолжение, разрешив бежать вместе с ним. Он поставил только одно условие, потребовав клятвы: я позабочусь доставить во Францию Кармен с их ребенком, если с ним что-то случится. Я, конечно, согласился. Он разработал довольно простой план. Уйти в горы и добраться до Эскориала, где должна ждать его Кармен (они сговорились, что ночью она также покинет отчий дом) неподалеку от фабрики ее отца с ключами наготове. Там они могли украсть машину, а затем доехать до границы и пересечь ее. Если все пройдет, как надо, к моменту первой переклички, когда охране станет известно о побеге, они уже будут находиться в Португалии. Дальше они планировали направиться в Порту и сесть на корабль, отплывающий
Все произошло в четверг 5 августа 1948 года. Я никогда не забуду ту ночь. Мы вышли из барака. Стояла непроглядная темень, словно все вокруг вымазали дегтем. Луна не взошла, и предметы, от деревьев до камней, казались черными, как головешка. Лишь звезды мерцали слабым светом. Наверное, никогда в жизни я больше не видел столько звезд, как в ту ночь в заповеднике Куэльгамурос. С моей точки зрения, чернильная темнота играла нам на руку. Если нам не удавалось разглядеть кончики своих пальцев, рассуждал я, то охрана нас и подавно не обнаружит. Так и получилось. Правда, нам это мало помогло… Мы начали подниматься по склону горы, выбрав направление к Эскориалу. Мы не прошли и трехсот метров, как едва не столкнулись нос к носу с патрулем жандармов. Они нас не заметили, но мы-то их тоже не увидели. Мы догадались, что они преградили нам путь лишь потому, что одному из жандармов вздумалось прикурить сигарету. Вот и говорите потом, что табак вреден. Лично мне он спас шкуру в ту ночь. Так как мы не могли двигаться прежней дорогой, то свернули к крипте. Мы решили сделать крюк и дальше идти к Эскориалу. В тот момент я упал. Будь прокляты мои ноги! Я споткнулся о камень и растянулся ничком на земле. Я боялся дышать, услышав, какой шум учинил. У меня будто остановилось сердце, когда сзади прокричали: «Стой!» — и раздался выстрел в воздух. Мануэль опустился рядом со мной на колени. Я почувствовал, как меня дернули за одежду, и с его помощью я приподнялся. Он едва не вывихнул мне руку. Лица его я не видел. В этой дьявольской темноте вообще ничего не было видно. Только белки глаз. Но я знаю, какое у него, наверное, было выражение. Знаю, точно видел его в ярком свете дня. Оно запечатлелось в моей памяти. Он велел мне бежать, не сказав больше ничего. И я побежал. Боги, как я бежал! Я мчался во весь дух, не осознавая, что Мануэля за спиной нет, пока не услышал второй выстрел и крик боли. Он уходил другой дорогой, понимаешь? Пытаясь отвлечь жандармов и дать мне шанс спастись. Он сделал это, хотя ему было что терять — намного больше, чем мне. Мануэль умер у подножия креста. Монумент на горе еще не поставили, но я готов поклясться: он умер ровно на том месте, где задумали возвести этот идиотский огромный бетонный крест.
Каталину потрясла трагическая история старика. Она не могла найти подходящих слов. И подумала: Мануэль Колом, тот, кто пожертвовал жизнью ради другого человека и погиб там, где ныне вздымается крест в Долине павших, уподобился самому Христу, являясь наследником его крови.
— Я бежал дальше, не останавливаясь, и заливался слезами. Я слышал, как в лагере подняли тревогу, и перекличку охранников, но тем не менее благополучно умудрился дойти до Эскориала. Там ждала Кармен. Едва увидев меня, она тотчас поняла, что произошло, и заплакала. Сунув руку в карман брюк за носовым платком для нее, я нашел документы и пропуск. Мануэль положил мне свои бумаги. Мы последовали основному плану. Что нам еще оставалось? И как ни странно, все получилось. Через несколько дней мы приехали в Сен-Жан-де-Люз. Французы отнеслись к нам неплохо, когда настал момент регистрироваться, я использовал документы и имя Мануэля. Так что с тех пор я больше не был Хосе Матео, превратившись в Мануэля Колома. Первое время мы жили во Франции очень трудно. Еще хуже стало, когда Кармен родила ребенка, чудесного мальчика, названного в честь отца. Я из кожи вон лез, чтобы каждый день к вечеру у нас на столе был хлеб для троих. Я работал грузчиком в порту, поденщиком в сезон сбора винограда, каменщиком на строительстве. Всего я даже не вспомню. Я хватался за любое дело. Кармен с сыном и я жили вместе — из-за нехватки денег, а не потому, что у нас с ней что-то было. Это случилось намного позже. В течение двух лет мы едва сводили концы с концами, нам грозил то голод, то опасность потерять крышу над головой, если не удастся заплатить за наш пансион для бедняков. Потом положение потихоньку выправилось. Я нашел приличную работу, и мы сняли маленькую квартирку в Бордо. Ничего особенного. У нас имелась одна спальня, кухня, крошечная гостиная и ванная комната, общая для всех соседей на этаже. Но квартира была чистенькой, и спать в мягком кресле в гостиной, а не на полу, моей пояснице для разнообразия понравилось. Ну что ж, думаю, мы полюбили друг друга. Мы с Кармен, я хочу сказать. Мы столько пережили вместе, а она
Мы поженились в Бордо в первый день нового, 1952 года. Я усыновил Мануэля, и потом у нас родился еще мальчик, и мы назвали его Диего. И у обоих уже дети, наши внуки. Если бы Кармен их видела! Ее сердце растаяло бы от счастья. Она чуть-чуть не дождалась. Первый, вернее первые, так как они близнецы, родились в декабре 1976-го, а рак отнял ее у меня месяцем раньше… В ближайшие дни я стану прадедушкой. У жены одного из моих внуков подойдет срок в будущем месяце. Жизнь продолжается, верно? По-разному, но продолжается. И очень скоро я соединюсь с моей любимой Кармен. Надеюсь, она там, на небесах, где, говорят, находится рай. Видишь, я в конце концов начал верить во всю эту чушь. И потому уверен: я снова встречусь с Кармен. Но хватит о грустном! Тебе понравился кофе? Между делом мы выпили кофейник до дна.
— Да, еще по чашечке было бы замечательно.
Каталине больше не хотелось кофе. Ей было необходимо остаться на минутку одной, в тишине, и попытаться осмыслить только что услышанную историю. Если все факты верны, а скорее всего они верны, значит, Мануэля Колома, жившего в этом доме, в действительности звали Хосе Матео, следовательно, он не имел отношения к потомкам Христа. Ее дед нашел не того человека. И неудивительно, ведь, согласно всем существующим документам, Хосе считался Мануэлем Коломом. Только он сам мог рассеять это заблуждение, как он сделал это сейчас во время своей длинной исповеди. И совершенно очевидно: он не открыл подлинное имя деду. Они встречались в 1976 году, вскоре после смерти Франко, в период, когда еще никто с уверенностью не мог предсказать, в каком направлении будет развиваться политика страны. С учетом всех обстоятельств Хосе рисковал бы в высшей степени, признайся он (как сделал сейчас, непринужденно и без тени страха), что бежал из заключения в Куэльгамурос, позаимствовав имя и документы настоящего Мануэля Колома.
Просто поразительно. Деду не суждено было посмотреть в глаза подлинного прямого потомка Иисуса, как он верил. Каталине вспомнился библейский сюжет о Моисее, кто освободил народ и привел после долгих и мучительных скитаний по пустыне в землю обетованную, но кому Господь не позволил «увидеть ту добрую землю». Дед посвятил всю жизнь поиску наследников рода. Его путь уподобился долгим и мучительным скитаниям в пустыне. И он также не удостоился счастья увидеть свою обетованную землю. Возможно, его кара оказалась даже более суровой, ибо он поверил, что перешел за Иордан. «Бог прощает, но не забывает», — мелькнуло в памяти Каталины, и она содрогнулась.
Новая волна дрожи, порожденная животным ужасом, сотрясла ее тело, когда она услышала выстрел. Громовой раскат разнесся по всему дому, точно стрелял целый взвод. Каталина рванулась вперед, опрокинув поднос с пустыми чашками: упав, они разбились вдребезги.
— Не-е-е-ет!
С противоположного конца коридора Каталина увидела темную лужу крови, растекавшуюся на белой плитке в кухне. Посредине распростерся Хосе. Мертвый. Сообщники Пьера нашли его, несмотря на предосторожности Патрика, и Хосе мертв. Точно мертв — пуля снесла ему полголовы.
Что-то с грохотом обрушилось на пол. Убийца все еще находился в квартире. Не сознавая, что делает, обезумев от ярости, Каталина ринулась по коридору и вбежала на кухню как раз вовремя, чтобы настигнуть негодяя, спешившего скрыться через окно. Она бросилась на него и, не удержав равновесия, со всего маху приземлилась на бок, вскрикнув от боли. В предмете, крепко зажатом в руке, она не сразу узнала шерстяной шлем. Она ухитрилась сорвать маску с убийцы. Каталина почувствовала лишь обжигающий гнев, когда подняла на него глаза и увидела, как он обернулся на миг и глянул на нее с мерзкой ухмылкой прежде, чем исчезнуть.
— Ты?!
Она смотрела в лицо Пьера, того самого Пьера, кто пытался похитить ее в Париже и кто был мертв, по уверениям Патрика. Вот теперь она поняла всю правду до конца. Сокрушительный удар. Никогда она себе не простит. До конца дней. В смерти Хосе виновата она одна. И больше никто. Она позволила Патрику дважды обвести себя вокруг пальца. Ее спасение из рук Пьера являлось тщательно срежиссированной постановкой, включая бутафорскую кровь. Пьер и Патрик действовали заодно, оба служили одному Божьему делу. Как она могла оказаться такой наивной, невероятной дурой? Она привела их к Хосе. Это она его убила.
Каталина с трудом сдерживала слезы. Она не заслуживает и такого маленького утешения. Она встала и вышла из квартиры с руками и в платье, испачканными кровью. Она пробежала мимо перепуганных соседей, не обращая на них внимания.
Среди шума она расслышала, как взвизгнули на асфальте колеса машины, сорвавшейся с места и умчавшейся на полной скорости. Перед ней на тротуаре стоял другой автомобиль, куда приготовился сесть Патрик.
— Сукин сын! — выкрикнула она с уничтожающим презрением. Лицо священника даже не дрогнуло. Он уже сидел в машине, хотя еще не успел закрыть дверцу. — Вы убили его, вы убили и моего деда, правда? Он убегал от кого-то вроде тебя. Гореть тебе в аду, в который ты веришь… Но почему?