Тайный гонец
Шрифт:
Выходило из той грамоты: и вправду холопам, крестьянам и иному простому люду — лучшая жизнь.
Кончилась грамота.
Заспорили мужики. Как что понимать и что теперь делать надобно.
Григорий-Петух поскрёб бороду:
— А ведь, поди, есть и в монастыре на этот счёт знающие люди. Недаром толкуют, будто Макарий от воеводы за оружием шёл.
— Похоже на то, — подхватил Терентий, оружейных дел мастер. И себя вдруг по лбу хлопнул. — Эва, мужики, а ведь, может, приёмыш его, Ива, неспроста ходил ровно привязанный за мной в оружейные погреба?
Тут Григорий-Петух и скажи такое, отчего Ваську в душной избе разом холодным потом обдало:
— Твой-то малый, кажись, с Ивой дружен? Может, чего знает?
— Навряд, — усомнился Филипп.
— Отчего? — возразил Трофим. — Вполне возможно. С другом и поделиться мог. Особенно если нужда.
Тут пришла пора скрести бороду оружейному мастеру. Не верилось, что его несмышлёныш Васька посвящён в тайное и опасное дело.
Мается Васька на печке. Тоскливо на душе. Хоть волком вой или бейся головой об стенку. Не осталось у него сомнений: предал он Иву, старика Макария. Да не их одних. Многих тех, кто в монастыре стоит за Болотникова. Родного отца предал. Ненароком, да велико ли в том утешение?
Стукнула в сенях дверь. Притихли мужички. Вошёл монах, подозрительно на собравшихся поглядел, сказал Терентию:
— Келарь тебя кличет.
Разошлись мужики, не закончив разговор. Терентий негромко на ходу обронил:
— Сегодня, как стемнеет, опять у меня встретимся…
Не помнил Васька, как из горницы вышел, как очутился на улице.
Случается такое: бредёт иной человек в кромешной тьме, дальше своего носа ничего не видит. Ан надвинется гроза, сверкнёт белым огнём молния и осветит разом всё кругом. И увидит человек — сбился он с пути и идёт в сторону совсем другую, чем идти ему надобно, идёт прямёхонько к своей погибели.
И хоть бы один заплутался Васька, кабы один попал в беду… А то потянул за собой людей хороших, доверившихся ему.
Вспомнил отца — ведь и ему всё станет известно, — аж заскулил, словно побитый щенок.
Нет Ваське выхода.
Стиснул он зубы и, утирая рукавом слёзы, припустился к речке — топиться. Добежал до обрыва, поглядел вокруг на небо, деревья, избы… Жалко себя сделалось — не передать словами. Испугался, что передумать может, и в самый омут, где на дне били холодные ручьи и куда ни один самый отчаянный пловец не совался — бултых…
Глава 21. «Потонуть хочу…»
Лежит Ива на горячем песке, глядит в небо. А там облака. Одно на странника с клюкой похоже. Другое — ну чисто коровья морда. И рога торчат, и уши. Засмотрелся на корову — глянь, нет старика с клюкой, а вместо него молодая девка кому-то платком машет.
Чудные облака! Словно живые да заколдованные. То так, то этак обернутся.
Не успел подумать — нет коровьей морды. Выросла на её месте крепость белая-белая, и со всех стен её синие дымки — из пушек палят. Однако вскорости растаяла и крепость, и получилось не поймёшь что.
Перевернулся Ива на живот. Как славно всё получается! Упредит Васька Кузьму, и в пятницу, через три дня, стало быть, будет тот со своими людьми у монастырских ворот.
И тогда…
Затопали босые ноги наверху по косогору, над Ивиной головой. Иву разморило — лень крутить головой.
…И тогда откроются неслышно оружейные погреба…
Шлёпнулся кто-то в воду поодаль от Ивы, шагах в пятидесяти. Иве бы посмотреть, да ни рукой, ни ногой пошевелить неохота.
…Откроются неслышно оружейные погреба, и первым войдёт он, Ива. Да и кому другому — лучше всех знает он все ходы и каморы.
А в стороне, где шлёпнулся кто-то в воду, будто сдавленный крик повис.
Разом пришёл в себя Ива.
Там же омут! Ледяные родники на дне. Издали подплываешь — сводит всего судорогами.
Вскочил Ива.
И верно. Из омута то выплывет голова, то скроется.
— Вот беда-то… — пробормотал Ива и, как был, голышом, пустился вдоль берега.
Остановился против того места, где тонул человек, закричал:
— К берегу плыви! К берегу!
И сообразил тотчас: кабы мог тот человек плыть к берегу, так и без его, Ивкиного, совета давно бы поплыл.
Пусто внутри сделалось вдруг, нехорошо.
Гибнет на его глазах живая душа, хватает последние глотки воздуха, и ничего не может поделать Ива, потому что знает: сунешься спасать — самому смерть.
Подумал про то Ива, а самого будто неведомая сила толкнула — летел уже в воду.
Обожгло ледяной водой горячее тело. Перед глазами жёлтые и зелёные круги. Однако руки и ноги сами собой работали. Подплыл Ива к месту, где человек тонул. Высунулась из воды голова с выпученными глазами и открытым ртом.
— Васька! — закричал Ива.
От неожиданности сам чуть было не отправился на дно кормить раков.
Скрылся Васька под водой.
Нырнул Ива следом. Ухватил приятеля за руку. Сильным толчком поднял вверх:
— За меня держись…
А Васька дурным голосом:
— Не тронь, потонуть хочу… — и опять под воду.
Думать некогда — снова нырнул Ива и вытянул Ваську из воды.
— Очумел, что ли?!
Васька рванулся, и в третий раз пришлось Иве ловить его.
Выплыл Ива из омута и вытащил приятеля. Открыл Васька мутные глаза. Увидел Иву — застонал, уткнулся лицом в землю.
Ива не на шутку перепугался. Стал успокаивать:
— Опомнись, я ведь это.
Задёргались Васькины плечи.
— Отпусти, всё одно утоплюсь…
— Что случилось-то?!
Заревел Васька в голос. Отдельные слова только и можно было разобрать:
— Келарь Савва… Ивашка Болотников… Тятька…
Похолодел Ива.
Перевернул Ваську, посадил против себя, руки его от лица оторвал.
— Говори! — приказал.
И такое услышал — волосы встали дыбом. Впору волком выть иль на Васькин манер топиться…