Тайный крестовый поход
Шрифт:
Альтаир недоверчиво фыркнул.
— К величию? Да неужели?
— Не начинай, любимый, — вздохнула Мария. — Может не сразу, но ты сможешь вернуть Ордену его прежнее величие. Ты единственный, кто на это способен. Ты, а не Аббас, — она произнесла это имя так, словно оно было ей особо неприятно. — И не какой-то там Совет. Ты. Альтаир. Альтаир, который служил Ордену на протяжении тридцати лет. Альтаир, который заново родился в тот день.
— Малик заплатил за это жизнью брата, — горько сказал Альтаир. — И рукой.
— Но он простил тебя и был безоговорочно предан тебе с тех пор, как ты убил Аль Муалима.
— А что если это было притворство? — глухо спросил Альтаир. Он смотрел на стену, на свою собственную тень, темную и зловещую.
Мария отпрянула от него.
— О чем ты говоришь?
— Возможно, все эти годы Малик ненавидел меня, — ответил он. — Может, Малик тайно жаждал власти, а Сеф узнал об этом.
— Ага, а я отращу крылья и улечу в ночь, — фыркнула Мария. — Неужели ты не знаешь, кто на самом деле ненавидит тебя, Альтаир? Не Малик. Аббас.
— Нож нашли в постели Малика, — возразил Альтаир.
— Подложили, чтобы подставить, либо Аббас, либо кто-то из его прислужников. Не удивлюсь, если это был Свами. И что за ассассин слышал спор Малика и Сефа? Когда его нам покажут? И когда мы увидим его, не выяснится ли, что он — сторонник Аббаса? Кто-то из сыновей членов Совета? И как на счет Рауфа? Думаешь, он действительно умер от лихорадки? Ты должен стыдиться за то, что усомнился в Малике. Даже слепому ясно, что это дело рук Аббаса.
— Стыдиться? — Альтаир развернулся к ней, и она отшатнулась. Стрекотавшие снаружи сверчки затихли, будто прислушиваясь к их спору. — Стыдиться того, что усомнился в Малике? А разве меня уже не предавали те, кого я любил, по более мелочным причинам? Я любил Аббаса как брата и пытался поддержать его. Аль Муалим предал весь орден, но для меня он был как отец. А теперь я должен стыдиться своих подозрений? Моя доверчивость — вот причина всех моих неудач. Я верю тем, кому нельзя доверять.
Мария прищурила глаза.
— Ты должен уничтожить Яблоко, Альтаир, — проговорила она. — Оно обманывает твой разум. Одно дело — иметь открытую душу. И совсем другое — открытую настолько, что любой сможет туда нагадить.
— Не думаю, что я бы так выразился, — сказал он, посмотрев на неё и грустно улыбнувшись.
— Может и не так, но факт остается фактом.
— Мне нужно всё выяснить, Мария, — вздохнул он. — Я должен знать наверняка.
Альтаир знал, что за ними следят, и он был ассассином и ориентировался в Масиафе лучше кого бы то ни было. Для него не составило труда выбраться из дома, влезть на барьер, окружавший двор, и спрятаться в тени крепостной стены, дожидаясь, пока мимо пройдет стража. Дыхание свое он контролировал и по-прежнему был быстр и ловок, мог влезть на стену, но…
Может и не с такой легкостью, как прежде, но он должен это сделать. Рана, полученная в лагере Чингисхана, давала о себе знать. Было бы глупо переоценить свои возможности и свалиться на спину, словно дохлый таракан, прямо под ноги приближающейся страже лишь потому, что не успел вовремя прыгнуть. Прежде чем продолжить путь вдоль стены, Альтаир немного передохнул, а потом пробрался по западной стороне цитадели к южным башням. Убедившись, что поблизости нет стражи, он прокрался к башне и спустился на землю. Потом вошел в зернохранилище, откуда вниз уводили ступени к тоннелям под крепостью.
Там Альтаир остановился и, прижавшись спиной к стене, прислушался. Он услышал, как по тоннелям текут ручьи. Тюремные камеры Ордена были недалеко; они так редко использовались, что если бы не сырость, их бы давно превратили в склады. Альтаир был почти уверен, что в данный момент Малик — единственный заключенный.
Он полз вперед, пока не увидел охранника. Тот сидел, прислонившись спиной к стене тюремной камеры, и спал, опустив голову. Охранник сидел вдалеке от камер, с его позиции их не было даже видно, поэтому Альтаир не совсем понял, что же он охраняет. Безалаберность воина одновременно возмутила Альтаира и вызвала у него вздох облегчения. Он прокрался мимо охранника и сразу понял, почему тот сидел так далеко.
Вонь. Из трех камер только средняя была заперта, поэтому Альтаир подошел к ней. Он не знал, что его ожидает по другую сторону решетки, но запах был таким сильным, что Альтаир закрыл нос рукой.
Малик лежал, свернувшись на соломе, разбросанной по полу. В камере не было ничего, что могло бы впитать мочу. На Малике были какие-то лохмотья, делавшие его похожим на нищего. Он исхудал — под разодранной рубахой Альтаир увидел проступившие ребра. Скулы заострились, лицо обросло бородой, а длинные волосы спутались.
Он находился здесь гораздо дольше месяца. Альтаир в этом не сомневался.
Когда он увидел Малика, кулаки его сжались. Альтаир собирался поговорить с ним и выяснить правду, но правдой были его выступающие ребра и изодранная одежда. Сколько он пробыл в плену? Достаточно долго, чтобы известия об этом дошли до Альтаира и Марии. Как давно погиб Сеф? Альтаир предпочел не задумываться об этом. Он знал только то, что больше не оставит Малика здесь ни на минуту.
Охранник проснулся, над ним стоял Альтаир. А потом свет в его глазах померк. Когда он очнется, то обнаружит, что заперт в вонючей камере, где никто не услышит его призывов на помощь. Малик и Альтаир исчезнут.
— Ты сможешь идти, друг мой? — спросил Альтаир.
Малик помутневшим от боли взглядом посмотрел на него. Когда он, наконец, понял, что перед ним Альтаир, по его лицу прошла такая искренняя волна благодарности и облегчения, что у Альтаира не осталось ни малейших сомнений в нем.
— Ради тебя смогу, — попытался улыбнуться Малик.
Но когда они пошли по тоннелю, стало ясно, что у Малика не осталось сил. Альтаир закинул его здоровую руку себе на плечи и потащил старого друга сперва вверх по лестнице, потом вдоль крепостной стены и, наконец, избежав встреч с патрулями, помог ему спуститься со стены в западной части крепости. Когда они подошли к дому, Альтаир оглянулся по сторонам и только потом вошел внутрь.