Тайный любовник
Шрифт:
– Все было ложью.
– Нет.
– Ты был моим любовником. Ты лежал со мной в кровати и позволял называть тебя «Джек».
Софи была права.
– Я…
– В такие минуты! Ты допустил, чтобы я называла тебя именем другого человека. Ты трус и лжец. Я буду ненавидеть тебя за это всю жизнь.
Все, что она говорила, было справедливо. Кон не признался ей, потому что боялся ее потерять, следовательно, проявил малодушие. Ему было так стыдно и горько, что он почувствовал злость.
– Что изменилось от того, что я назвался другим именем? Я говорил тебе то, что думал и чувствовал сам. Ты тоже мне кое-что говорила. Если твои слова были правдой, ты не можешь так просто отвергнуть меня. Это гордость твоя пострадала, а не чувства.
– Ты
Он протянул к ней руку, но вновь бессильно опустил.
– Ты сама не веришь в то, что говоришь.
Но Софи не слушала его.
– Небольшое летнее приключение. Кого еще тебе удалось обольстить? Как жаль, что владельцы рудников в Трегурте и Лоо, где ты работал до этого, не женщины, иначе и они стали бы твоими жертвами.
– Ты заблуждаешься, – резко возразил Кон. – Вспомни, Софи. Кто просил меня прийти сюда ночью? «Приходи, когда взойдет луна», – сказала ты. Я никогда не обольщал тебя, и ты это знаешь.
– Голодранец! Мне стыдно, что я вообще связалась с тобой. Знаешь… я себя ненавижу больше, чем тебя, потому что ты показал мне, сколь низко я пала. Всю свою жизнь я буду каяться – как грешник в веригах. Ты был ниспослан мне в наказание. Я совершила ужасный грех, согрешила с таким ничтожеством, как ты, и настолько унижена, что даже не могу исповедаться священнику.
Взор ему словно застил туман; он едва различал ее силуэт.
– Мое первое впечатление о тебе было правильным. Ты пуста, тщеславна и самонадеянна, типичная представительница буржуазии. Статья в журнале еще слишком безобидна – ты представляешь собой худший вид капиталиста, потому что лицемерно пытаешься успокоить свою совесть пустяками вроде церковного хора, чтений раз в неделю так называемой «литературы» перед горсткой сонных, обожающих свою Софи бюргерш, веришь, что ты – сама леди Щедрость, в то время как ни черта не делаешь, чтобы люди на твоем руднике не теряли жизнь и здоровье. А ты могла бы это пресечь, если бы попыталась, если бы для тебя важна была забота о людях, а не желание быть первой красоткой этой захудалой, провинциальной, безмозглой деревушки, которой ты так чертовски гордишься…
Она ударила его по лицу. Коннор отшатнулся, потому что удар пришелся по не зажившей еще ране, нанесенной ее дядей. Он не предполагал, что она может побелеть еще больше, но это было именно так.
– Убирайся, – прошептала Софи, отступая, потрясенная своим поступком.
Коннор не в силах был дольше оставаться в ее доме, не в силах говорить с нею, хотя знал, что больше они не встретятся. Слишком больно было смотреть на ее лицо. Он толкнул дверь и вышел.
13
Несчастный случай на руднике вернул Софи к жизни, или к видимости ее. Потом она задавалась вопросом, как долго оставалась дома, не появляясь на руднике под тем предлогом, что вновь повредила ногу, и никого не принимала? Слишком апатичная, она была не в состоянии одеться и привести себя в порядок, не выходила даже в сад, поскольку там ей становилось невыносимо от воспоминаний. Но Муни Донну едва не снесло голову взрывом. Хотя он оправился и обрушившаяся в результате взрыва порода больше никого не задела, происшествие показало Софи, что ее уединение не может длиться вечно.
К тому же потрясение, которое поначалу убило в ней все чувства, стало понемногу проходить. С каждым днем ей все труднее становилось не думать о том, что, возможно, она ошибалась относительно себя и на деле не такая замечательная, какой себя считала. Чтобы окончательно не увидеть в себе чудовища, она с радостью прекратила затворничество и вернулась на «Калиновый».
Но к прежнему не было возврата. Когда однажды несчастье принесло ей горе, рудник помог пережить трагедию. На сей раз было иначе. Прошло несколько дней, пока Софи поняла, почему этого не происходит, и открытие привело ее в еще большее
Это все изменило. Она сопротивлялась, как мученик, подвергаемый пыткам, но не была слепа и не могла отрицать того, что видели ее глаза. Или того, что слышали ее уши: она спрашивала людей – не тех, кто работал в конторе, а самих шахтеров, – насколько тяжело им приходится, и, когда они отделывались бодрыми, уклончивыми фразами, не отставала от них, стараясь добиться правды, не удовлетворяясь вежливыми отговорками или неловкими оправданиями. Естественно, никто не хотел показаться жалобщиком; это она могла понять. Иногда, правда, у нее возникало малоприятное чувство, что некоторые шахтеры просто щадят ее и, как галантные кавалеры, не говорят правды, чтобы не огорчать ее. Все больше ее смущало, что она спускалась под землю один-единственный раз, и то как туристка.
Поэтому она решила повторить спуск. Дженкс, едва скрывая неодобрение, играл роль провожатого. Они спустились на двадцатый уровень, Дженкс провел ее по двум галереям и приготовился было подниматься наверх. Когда она объяснила, что хочет спуститься ниже, до шестидесятого уровня, и все увидеть своими глазами, он не сдержался.
– Вы вся перепачкаетесь, – запротестовал он, поднимая свечу повыше и показывая на ее одежду. В ответ она язвительно сообщила, что прекрасно знает, как грязно на рудниках, и что сегодня утром забыла надеть бальное платье. – Вы устанете, – попробовал Дженкс другой довод, – вам не хватит воздуха, чтобы подняться обратно наверх. Чтобы все посмотреть, понадобится несколько часов – и зачем вам это, в конце концов, нужно? – Его отношение к ее затее разозлило Софи не потому, что было проявлением дерзости с его стороны, а потому, что она сама еще недавно думала почти точно так же, как он. Теперь, поняв это, она поразилась тогдашнему своему равнодушию и высокомерию. Поэтому Софи сдержанно, но твердо произнесла:
– Я бы хотела спуститься ниже, мистер Дженкс.
И дородный горный мастер фыркнул, пожал плечами и полез по очередной лестнице вниз.
Увиденное не было, конечно, откровением. Она представляла, каково в самом низу. Но одно дело смотреть на карту рудных жил или схему подземных галерей, слушать рассказы шахтера о том, как он неделю копает глинистый сланец, чтобы добраться до медной руды, и совсем другое – самой всеми пятью чувствами ощутить темное, сырое, задымленное, грохочущее взрывами нутро рудника. В этом смысле увиденное явилось для нее откровением, и у нее было более чем достаточно времени поразмыслить над этим, пока она, превозмогая усталость, карабкалась по отвесным, скользким от грязи, опасным лестницам, отдыхая на каждой площадке, а Дженкс, на почтительном расстоянии в десять ступенек от нее, глядел в стену, отворачивая багровое лицо, на котором было написано: «Я же предупреждал, нечего было вам делать внизу».
Спустя два бесконечных дня и три бессонные ночи Софи приняла решение. Дженкс прочитал о нем в меморандуме, который она вручила ему, Эндрюсону и Дикону Пинни.
Среди прочего в меморандуме говорилось, что управление рудника (в лице Софи) намерено привлечь средства, используемые при финансировании разведочных работ, для устройства подъемников, которые заменят наиболее длинные лестницы, и для установки новой вентиляционной системы на самых глубоких уровнях. С ноября по март каждый желающий может в обеденное время получать на поверхности горячий суп по цене три пенни за порцию. Для тех, кто работает наверху, будет устроено зимнее обогреваемое помещение, а душевая будет расширена и переоборудована. Кроме того, она санкционирует создание комитета из шести человек (из которых трое простые шахтеры), призванного изучить условия труда и оценить степень безопасности на руднике, включая возможность несчастных случаев, и в трехнедельный срок подготовить доклад с рекомендациями по улучшению положения на руднике.