Тайный любовник
Шрифт:
Потому что он будет слишком многого ожидать от нее – захочет, чтобы она жила в его тени. Иного он не представляет. Она была уверена в этом, почему – и сама не знала.
– Потому, что ты заслуживаешь лучшего. Я предчувствую, что, если мы поженимся, ты скоро пожалеешь об этом. Я ничуть не сомневаюсь, что ты все сделаешь ради того, чтобы я была счастлива, Роберт, но я совершенно уверена, что сделаю тебя несчастным. Пожалуйста, пусть мой отказ не помешает нашей дружбе.
Его желтоватые глаза сузились, и она подумала, что он злится. Но он просто размышлял, как повести себя в сложившейся ситуации.
– Хорошо, – согласился он
– Нет, что я хочу, так…
– Но я буду просить твоей руки снова и снова. Ты именно та женщина, которая нужна мне, Софи. И ты ошибаешься насчет нас – я нужен тебе. Но если ты сейчас этого не понимаешь, хорошо, я могу подождать.
Она улыбнулась и покачала головой, но ничего больше не сказала, потому что было бы жестоко спорить с ним. Они попрощались с большей теплотой, чем, как ей казалось, было допустимо, учитывая новые обстоятельства, и она поднялась к себе, чтобы обдумать происшедшее.
Она могла бы ответить согласием. Было бы это так уж ужасно? Может, он был прав и они подходят друг другу? Что из того, что они не влюблены друг в друга? Любовь – только помеха. Лишнее беспокойство. От нее одни неприятности.
Прежде она никогда не думала о любви так цинично. За это тоже надо благодарить Контора, вернее, винить его. Тот факт, что она могла теперь вообще думать о нем, должен был свидетельствовать о начале выздоровления. Это спокойствие, это онемение души помогло ей оглянуться назад, на последние недели, включая трудные часы, проведенные под землей, когда она спускалась в забои «Калинового». Предложение Роберта… как бы распахнуло дверь, впуская воспоминания о Конноре. Сегодня вечером она поверила, что сможет вынести их.
Весь фокус состоял в том, чтобы взглянуть на историю их любви со стороны, как на приключившуюся с кем-то другим, и попытаться извлечь из нее урок. Превратить из мучительного, разрушительного эпизода своей жизни в нечто позитивное. Она сумела пережить эту неприятную историю. Ей удалось сохранить свое общественное лицо, что явилось настоящим чудом; вспоминая риск, которому подвергалась, Софи понимала, что легко могла сойти с ума. Теперь она смотрела на случившееся как на болезнь, период помутнения разума, когда она настолько ослепла, что не видела опасности разоблачения, – и все это ради человека, который не стоил ее.
Конечно, у нее много недостатков, и благодаря Коннору она ясно увидела в себе немало новых. Но он гораздо хуже. Он лгал ей со дня их первой встречи. Если быть честной, он не соблазнял, но, безусловно, предал ее. Пойдя на то, чтобы выдать себя за другого, допустив, что подобный маскарад может быть морально оправдан, – хотя одного этого более чем достаточно, мрачно подумала она, – он еще совершил ужасный грех, позволив развиться их интимным отношениям. Может, не устояв, она тоже согрешила, но по крайней мере с ее стороны это была подлинная любовь, подлинная страсть. Она принесла в жертву все, включая добродетель и незапятнанную репутацию, потому что считала, что действительно любит его. У него не было такого оправдания, ибо им руководили вожделение и коварство, и она никогда не сможет простить его. Она постарается больше не думать о нем – только о горьком уроке, который он ей преподал: не доверять мужчинам, не отдаваться им ни на каких условиях, кроме заключения брака. Будь живы ее мать или отец, она, может, знала бы об этом
Она долго лежала без слез, но с печалью в душе, следя за игрой теней на потолке. Может, предложение Роберта повернет ее жизнь в новом направлении. Пора попытаться опять стать счастливой. Но как это сделать? Она уже не такая легкомысленная и даже уже не девушка. Коннор Пендарвис украл у нее юность и сделал ее осторожной и подозрительной женщиной. Печальной женщиной, хотя она всеми силами старалась не поддаваться грусти. Она чувствовала себя старой и усталой, душа была опустошена, и приходилось постоянно быть начеку, чтобы не дать воли воспоминаниям, которые то и дело прорывали ее слабую защиту и переносили в прошлое. Она видела его в саду роз, сидящего с котом на коленях и гладящего его лоснящуюся черную шерстку. Видела улыбку, освещавшую его лицо, когда она говорила что-то забавное. Однажды он рассказал ей дурацкий анекдот о корнуолльце, валлийце и шотландце, и они оба смеялись до слез. Это были коварные воспоминания, они разрывали сердце и заставляли плакать.
Как ей освободиться от гнета печали и сожалений? Когда боль наконец утихнет и сможет ли она жить как прежде? Временами Софи помогала ненависть к нему; как за спасательный круг ухватилась она за убеждение, что он – чудовище, и отвергала даже самое слабое желание увидеть в его поступках хоть что-нибудь, оправдывающее его. Это был единственный выход из положения. Истина не имела значения; главное было выжить. В данный момент она находила силы в том, что делала из Коннора смертельного врага. Демонизировала его. Это не очень у нее получалось, но в этом было сейчас ее единственное спасение.
На другой день было воскресенье. Она опоздала в церковь и потому села в задних рядах, а не на привычном месте впереди у окна. Для конца августа было чересчур жарко и душно; проповедь, которую читал Кристи, была превосходна, но затянута. Уже потом она сообразила, что признаки этого появились раньше, признаки, которые она должна была бы заметить и обратить на них внимание. Но тогда она отмахнулась от них, целиком погруженная в мучительные переживания.
От дурноты, которую она почувствовала в церкви, было не отмахнуться.
Только теперь до нее дошло, что она беременна.
Какой ужас! Страх сковал ее душу ледяными щупальцами, лишив способности думать и даже двигаться. Когда служба закончилась и она пришла в себя от обморока, случившегося у всех на глазах, Софи поплелась на кладбище и опустилась на колени у могилы отца. Она погрузила руки в прохладную траву на могиле, инстинктивно ища у него защиты, в отчаянной немой просьбе спасти ее. Если бы он только мог! Она не заметила, что плачет, пока не почувствовала, как на плечи ей легли ладони подошедшей Энни Моррелл.
– Прости меня, Софи… ты ничего не рассказываешь, но тот человек, который делает тебя такой несчастной, не мистер ли это Пендарвис?
Софи с таким пылом принялась это отрицать, что Энни перестала ее расспрашивать.
– Позову-ка я Кристи, – с беспокойством сказала Энни, поднимаясь с земли, но Софи потянула ее обратно.
– Пожалуйста, не надо! Просто побудь со мной. – Она не могла сейчас говорить ни с ним, ни с нею. Они были лучшими ее друзьями, но не было сил делиться с ними своим горем, так мучителен и глубок был ее стыд.