Тайный поцелуй
Шрифт:
— Неужели все обстоит так плохо? — спросил лорд Хейвуд.
Но и без мистера Гроссвайса он прекрасно знает ответ на этот вопрос.
— Боюсь, даже хуже, милорд!
— Что ж, ладно, — сказал он, — значит, нам надо решить, что можно продать.
— Я предвидел, что ваша светлость задаст мне этот вопрос, — с важным видом сказал мистер Гроссвайс. — Поэтому я заранее составил список ценного имущества, имеющегося в вашем распоряжении, которое вы можете продать. Только, боюсь, этот список совсем невелик.
Лорд Хейвуд нахмурился.
— Что значит невелик?
Мистер Гроссвайс кашлянул с виноватым видом.
— Вашей светлости должно быть известно, что ваш дедушка включил почти все имущество, которым обладал род Хейвудов, в акт о майоратном наследовании, то есть без права отчуждения, и разорвать этот акт могут только трое прямых наследников всего состояния, живущих в одно и то же время.
— Я никогда даже не слышал об этом.
— Я принес с собой все бумаги, чтобы вы, ваша светлость, могли на них взглянуть, — сказал адвокат и потянулся за своим портфелем.
— Я готов положиться на ваше слово в этом вопросе, мистер Гроссвайс. Так, значит, вы заявляете мне, что я не могу продать Хейвуд-хауз в Лондоне и аббатство Хейвудов в деревне, а также почти все, что в них содержится?
— Именно так, милорд. — Мистер Гроссвайс согласно наклонил голову.
В его голосе послышалось облегчение, так как ему совсем не хотелось самому вдаваться в эти неприятные для его клиента детали.
Лорд Хейвуд некоторое время сидел молча, барабаня пальцами по крышке стола, покрытой пятнами от пролитого вина и чернил и исцарапанной грубыми краями оловянных кружек. Но лорд Хейвуд ничего этого не замечал. Он был сейчас полностью погружен в невеселые мысли о том, как ему жить дальше, не имея ни пенни за душой, потому что именно к этому и сводилось все то, что сообщил ему сейчас мистер Гроссвайс.
Оглядываясь назад, полковник с горечью вспоминал, каким богатым и процветающим было поместье Хейвудов в Букингемшире во времена его детства, когда он мальчишкой катался там на лошадях, бегал по полям и лесам, полным дичи, охотился на кроликов и фазанов.
Арендаторы казались вполне преуспевающими и довольными жизнью, работники весело улыбались. В конюшнях поместья перебирали стройными ногами несколько десятков великолепных лошадей, а в нижнем большом холле с колоннами, всегда дежурило с полдюжины молодых лакеев.
Поместье обслуживала целая армия садовников, грумов, конюхов, плотников, сторожей и лесничих. Благодаря их труду хозяйство поддерживалось в образцовом состоянии, что делало его одним из самых великолепных владений во всем графстве, а может быть, и во всей стране.
Казалось невероятным, что все это в один прекрасный момент может исчезнуть, подобно тому как мгновенно сдувается наполненный газом шар: пф-ф — и все, ничего не осталось.
Лорд Хейвуд уверял себя, что это невозможно, что мистер Гроссвайс просто сгущает краски.
— Могу вас заверить, милорд, что я тщательно все проверил в обоих домах, сверил все имущество с описью. И вновь должен сказать, что, к моему глубокому сожалению, там осталось очень мало ценностей, которые ваша светлость могли бы продать, может быть, даже и совсем ничего нет.
— А что лесные угодья? — поинтересовался лорд Хейвуд.
— Деревья, которые можно было использовать, срубили еще в первые годы войны. Те, что остались, — либо слишком старые и больные, либо совсем молодые и не годятся ни для кораблестроения, ни на постройку домов.
— Но должно же остаться хоть что-нибудь! — воскликнул лорд Хейвуд, и, несмотря на то что он старался контролировать себя, в его голосе все же прозвучали нотки отчаяния.
Он слишком хорошо сознавал свое положение. Дело усугублялось еще и тем, что у него самого имелись долги. Сумма была немалая, так как в последний год жизнь в Париже сильно истощила его кошелек.
Однако это произошло вовсе не потому, что он растранжирил деньги на красивых, но алчных женщин, которыми так славился Париж, как могли бы подумать те, кто не знал полковника Вуда как следует. Его деньги ушли на то, чтобы помочь и поддержать друзей-офицеров, оказывавшихся время от времени в еще более тяжелом положении, чем он сам.
— Я буду вынужден вернуться домой без единого пенни, будь я проклят! — как-то горько по сетовал один из его капитанов.
— Все разрушено, разбито, ничего не оста лось, — жаловался ему другой, более молодой офицер. — Вот какую цену приходится платить, когда сражаешься за своего короля и страну, в то время как те, кто остался дома, преспокойно наживаются на наших бедах.
И он давал взаймы и тому, и другому, и третьему, хотя совершенно не рассчитывал на то, что эти деньги к нему когда-нибудь вернутся. Он просто считал, что должен отплатить добром за дружеское отношение, преданность и восхищение более молодых офицеров, служивших под его началом, за их поддержку как во время боевых действий, так и позже, во время оккупации.
Теперь полковник понял, что был тогда слишком щедр и непростительно легкомыслен. Он совсем забыл, что несет ответственность за своих собственных людей, тех самых, которые всю свою жизнь работали в его огромном поместье.
Внезапно лорд Хейвуд понял, что мистер Гроссвайс смотрит на него внимательным взглядом, в котором читалось явное беспокойство.
— Я подожду принимать какие-либо решения до того момента, как приеду в поместье, — сказал он, — а там посмотрю, что можно будет сделать. Так вы говорите, что на моем счету в банке ничего нет?
Мой партнер и я, ваша светлость, следуя вашим распоряжениям, которые вы сделали после смерти вашего батюшки, выплачивали пенсион старым слугам и заработную плату тем, кто оставался работать в поместье и лондонском доме, до тех пор, пока они не находили другого места.
— Сколько человек сейчас живет в лондонском доме?
— Там остались дворецкий и его жена, которые в действительности слишком стары, чтобы работать, и нуждаются в пенсионе. И еще лакей, которому уже семьдесят три, и слуга для поручений, ему, если я не ошибаюсь, около восьмидесяти.