Тайный суд
Шрифт:
Ну а сам-то адвокатишка где?
А самого прикокнули еще в девятнадцатом годе, сказывают, за часики золотые.
Вона как, выходит, переплелось! А что, ежели этот Васильцев тогда, пацаном, видел, как они с Нюмкой Буцисом из ихней буржуйской парадной выходили? Вероятственность, конечно, малая, что признает его, но все надо делать заподлицо, так уж он, Чужак, привык, оттого и жив доселе.
Васильцева этого хромого, очкастого с университета и без Чужака вычистили, теперь в кочегарке вкалывал, маскировался под пролетария, гад! Ничего, он, Чужак, и под пролетарской телогреечкой умеет видеть подлое вражье нутро. Покамест велел участковому
– Ты, Чужак, этого Васильцева не тронь, понял?
Что тут скажешь?
– Так точно, понял, товарищ комиссар!
Спрашивается, Панасенкову-то эта тля Васильцев – с какого боку? Жилка после того разговора сразу напряглась, как тетива: что, если копает под него, под Чужака? Теперь, сидя в своем домашнем кабинете, майор взвешивал это. Ежели за всякие шалости девятнадцатого года под каждого начать копать, то, поди, половину органов зарыть можно, а кому такое надо? И часы эти у него мало кто видел, на службу он с ними не ходил – вовсе даже не из опаски, а потому что подходили эти буржуйские часы майору НКВД – что попу буденновка. А все равно вышло не заподлицо. Ну что было их тогда же, в девятнадцатом, не спарить к чертям? Да вот, вишь, пожалел сглупу – красивые уж больно часики.
Эту дурь сейчас исправить бы надо – так жилка ему подсказывала. Он достал ключик, который всегда носил при себе, в том же, что партбилет, карманце, и отпер заветный верхний ящик стола…
Ан нет часиков! Все на месте, и перстенек, что от той графини, и портсигар золотой камергерский, и бусики из крупных жемчугов, что Аглайке подарить намеревался, и еще колечки, броши, браслетики всякие, одни еще с Гражданской, другие недавние. И камушки, которые надо отдать этим спиногрызам (не сдашь – точно уж кранты), – все вроде бы на месте. А часики, часики-то где?
– Клавдия! – заорал. – Клавка!
Вбежала в бигудях:
– Чё орешь как оглашенный? Чё надо? – Но, взглянув на него, заробела сразу: – Чё, Степан Акимыч? Ты чё?
– Ничё! – сказал он грозно. – Ты в стол мой лазила?
– Да не. Чё лазить, когда у тебя запёрто всегда… Чё случилось-то?
Чужак оставил вопрос без внимания. Спросил:
– Посторонние не приходили?
– Да вроде не…
– «Вроде»?! – рявкнул Чужак.
– Никого… Тока разве обойщик на той неделе приходил стены обмерить. Ты ж сам хотел, чтоб обои новые, чё разорался-то?
– А в кабинет мой не заходил?
– Ну заходил, в кабинете ж тоже поклеить надо, как же кабинет со старыми-то обоями, ты ж сам давеча…
Что-то еще, курица, кудахтала, но Чужак пресек:
– Один в кабинете оставался?
– Да не… Вроде не… У меня тока на кухне борщ закипал, так я на минутку… А чё, пропало что ценное?
Отвечать Чужак не стал, только сквозь зубы процедил:
– Дура.
(Секретно)
…сообщить, что золотые часы, приметы которых были Вами указаны, никто из московских домушников ни одному скупщику краденого не сбывал. Информация получена от мармихера [3] Шныря.
3
Скупщик драгоценностей (блат. жарг.).
«Ох, нехорошо это, нехорошо», – подумал майор. Стало быть, работали не воры. Когда б оказалось, что воры, расцеловал бы их, кажется. А если не воры, то кто тогда?.. Как-то сразу спина зачесалась – отчего-то в последнее время всегда она у него чесалась в предчувствии недоброго.
Началось с тех пор, как те навозные помойные сволочи присосались камушки у него изымать, – тогда и зачесалась впервые, оттого и назвал про себя тех нехристей спиногрызами. А камушки отдавал – жилка подсказывала: лучше-ка отдать. И чесалась всегда спина перед ихним приходом. И когда Нюмку Буциса так люто кончили и когда давеча обнаружил пропажу часов, тоже она чесалась, зараза.
…Также сообщаю, что от Туза, главаря уркаганов Москвы, я самолично слышал одобрительные слова по поводу убийства чекистов Буциса и Ведренки, а именно: «Фраерки-то швыдчей нашенских. Учись, урки, у фраеров, как мочить красноголовых», – так что ихние тут ни при чем, иначе Туз бы уж знал. И ни о какой такой шайке «Тайный Суд» никто из фартовых не слыхал – шайка, наверно, из залетных, может, из ростовских или саратовских.
А положенные мне за февраль месяц 200 руб. Смык мне не передал, должно, заныкал, как уже было в прошлом годе. Прошу разобраться, потому как расходы велики и прежние 200 уже целиком потраченные.
Чесалась, ох как чесалась спина-спинушка!
Глава 6
Миссис Сазерленд
«Палка – камень – веревка – трава – страдание», – кружились в голове у Юрия слова, когда он, выйдя из «Националя» после встречи с Домбровским, шагал по морозным улицам. Холода он не ощущал. Вообще не ощущал ничего, кроме кружения этих слов, пустившихся в какой-то бесовский хоровод. Сколько времени он так бродил, куда направлялся, сам не ведал.
Уже начинало вечереть, когда он, словно очнувшись, обнаружил, что бредет по безлюдному переулку в какой-то неведомой части города, кажется в Марьиной роще, и тут вдруг почувствовал, что кто-то, стараясь идти бесшумно, следует за ним. Он резко обернулся и увидел девушку в дорогой каракулевой шубке, в изящных сапожках на высоких каблучках, державшуюся от него шагах в двадцати. Шубка эта и сапожки были слишком приметными по нынешним временам, лишь потому Юрий вспомнил, что уже видел нынче эту девушку – и на Манежной, и на Тверской, и еще где-то. Теперь у него не было сомнений – она явно следила за ним.
Когда он обернулся, девушка остановилась. Ее лицо показалось Васильцеву смутно знакомым, но где он ее прежде видел, при каких обстоятельствах, никак не удавалось вспомнить. Да, пожалуй, это уже и не имело значения.
– Васильцев? – неожиданно спросила она.
«Ну вот и все», – обреченно подумал он. Видимо, Домбровский и его палач были все же не столь всесильны. Не сомневался, что сейчас откуда-нибудь появятся другие, в форме, и теперь уже надолго, если не навсегда, изменят его маршрут…
Однако трое детин, появившихся из-за забора в следующий миг, выглядели совершенно иначе, нежели те, кого он предполагал увидеть, – все трое с небритыми физиономиями, в сапогах гармошкой, в шапках, лихо скошенных набекрень; один был горбат, на щеке имел внушительный шрам, у двух других поблескивали золотые фиксы. И двинулись они вовсе не к Юрию, а к этой девушке.
– Шубейка ничего себе, – проговорил горбатый, со шрамом. – Давай, кралечка, сымай-ка лучше сама.
– Сымай, тебе по-хорошему говорят, – прибавил один из фиксатых. – Подмочь?