Тайный воин
Шрифт:
– Ладно, – сказал Ветер. Прошёлся туда-сюда по крыльцу. – Одному из вас, строптивцев, я некогда попенял: ты теперь котлу крепкий. Думай, не как прочь отскочить, а о том, где руки с толком приложить сможешь!
Взгляды стали постепенно обращаться на дикомыта. Шагала опасливо отступил. Сквару взяла тоска.
– Помнится, – продолжал источник, – тот сын неразумия мне ответил: я бы, мол, за узниками ходил. Которых здесь мучают и в подвале голодом морят…
Сквара вздохнул, вышел вперёд. Дурак был, что говорить. Уже тогда смекнуть мог: с Ветром – не пустословь. Ветер всё уберёт в память не хуже,
Другая глупость – прежде Сквара думал: в Чёрной Пятери что ни узник, то Космохвост.
– Воля твоя, учитель, – сказал он. – Я стану ходить.
Сквара спускался в тюремные погреба. Шею тяготил ключ. В правой руке покачивался светильник, в левой – деревянное ведро. Оно пахло морозом и совсем немного – человеческими отходами.
Хотён ещё чесался после отсидки в холоднице.
«Всё тебе удача, наглядышу! – сказал он зло. – Ты, значит, смотришь на вязня, примериваешься себе! А мы против него пойдём на мах да врасплох!»
Скваре быстро надоело это выслушивать.
«А я тебе мешал добровольником вызваться?»
Теперь Хотён шёл следом. Берёг на ладонях глубокую миску. Когда сквозняк поддувал сзади, Сквара сглатывал. В миске были не какие-нибудь крошёные водоросли. Хотён нёс кусок пирога и жаркое в подливе. Неволей вспоминалась Житая Росточь. Прощальный почестный пир, устроенный родителями для милого сына. Братья Опёнки тогда тоже облизывались… и тоже на место Воробыша не очень хотели. Кто ж знал!
Сойдя на два крова ниже холодницы, Сквара осторожно заглянул сквозь решётчатое оконце. Сунул ключ в скважину, толкнул дверь. Хорошо смазанные петли не заскрипели.
Внутри стоял густой дух от поганого судна. В том, что живой человек исправно наполнял ведро, его, конечно, никак нельзя было винить. Зачем он столь же исправно обгаживал ушки, верёвочную ручку и всё прочее, чего касались чужие руки, понять было сложней, но тоже возможно. Обречённик знал свой приговор. И напоследок развлекался как умел.
Другие люди дни отмечали. Стихи на стенке царапали…
Сейчас парням повезло: вязень спал. Во всяком случае, лежал, отвернувшись к стене, дышал ровно. Громоздкий человечища ростом в сажень и полстолько в плечах, как есть соловый оботур, да почти такой же косматый. Одно слово – Кудаш, лучше рекла не выдумаешь. От заклёпанного железного пояса тянулась цепь, кованая, крупного звена. Ошейники для наказанных в холоднице были более жестокими.
Сквара оглянулся, на всякий случай прижал палец к губам… Ещё держа ведро, он увидел, как внезапно окаменело лицо гнездаря. Хотён пристально всмотрелся в лежащего, сделал шаг, другой… Сквара с предыдущих походов крепко запомнил, где кончалась цепь, он уже открыл рот, но тут Хотён выдохнул слово, которого Сквара ну ни под каким видом не ждал:
– Отик?..
Кудаш вскинулся с такой быстротой, что деревянная миска, выбитая у Хотёна из рук, ещё до полу не долетела, а гнездарь уже таращил глаза, вздёрнутый за шею, подвешенный на обхватившей руке. Сквара тоже ни о чём подумать не успел, просто выпустил ведро и…
Ветер говорил ему: однажды это случится. Руки сами содеют, а разум лишь после сообразит – что.
Смертник невнятно булькнул, выпустил Хотёна, расплылся на полу, превратившись из бешеного оботура в бескостный бурдюк. Сквара сгрёб хрипящего гнездаря, выскочил с ним из каморы.
Замок лязгнул.
Парни свалились под стену по ту сторону двери. Дышали оба как загнанные. Сквара продолжал наяву видеть свой левый шиш, воткнувшийся вязню меж рёбер. Тот самый шиш, не гнущийся в последнем суставе. Ветер называл подобный тычок «ударом костяного пальца». Он на чём свет ругал бездарного ученика…
– Смеяться будешь? – просипел Хотён.
Сквара покосился:
– Учитель дознается, оба со смеху лопнем.
Оба вновь замолчали. Всё равно было нужно заново открывать эту дверь. Убирать полное ведро, мыть пол.
Хотён знай тёр намятую шею.
– Как ты сокротил-то его?
Сквара повертел пальцами в воздухе, пырнул воздух, сознался:
– Сам не очень пойму.
– А я тебя тогда ножом, – буркнул Хотён.
Сквара отмахнулся. Нынешняя переделка могла не такое смыть без следа. Он подумал и негромко, осторожно спросил:
– Отик?..
А самому вспомнилось гадкое «Похотень», по счастью так и не произнесённое. Гнездарь не особо рассказывал об отце. Однажды только обмолвился, что совсем не скучал по его кулакам. И звали Хотёна вовсе не Кудашёнком, но что с того? У лихого человека рекло сегодня одно, завтра другое. А послезавтра он и сам не знает, как наречётся. Особенно если в плен попадёт…
Человечища за дверью сперва рычал и сипел, пытаясь подняться. Если он ещё был способен испытывать страх, ему наверняка было страшно. Сквара помнил, как медленно возвращалось владение, когда Ветер таким ударом повергал его самого. Потом смертник вдруг захохотал, громко, грубо, обидно. Знать, понял: не убив гнездаря, цели всё же добился. Дал хорошую напужку обоим. И теперь уж в настоящем бою к нему с «костяным пальцем» точно не подберёшься.
Хотён покосился на Сквару, вроде наметился передёрнуть плечами, вышла судорога.
– Не знаю… – пробормотал он. – Гляну, похож… Ещё гляну, не похож… – Снова набычился, обретя даже некое сходство с обитателем каморы. – Смеяться вздумаешь, побью!
Новости
– …А я его спрашиваю: ты, дрянчуга, на что вдовушку мучил? – не спеша рассказывал Сквара.
Руки у него были по локоть вымазаны в густой жиже. Шерёшкин запонец, коротковатый на его рост, подмок, покрылся серыми кляксами. Рядом на полу стояло корыто хорошо вымешанной глины, грудками лежали валунки из ключища, крупные и помельче.
Хозяйка избы подметала мелкий бой. Бросала в ведро прокалённые обломки старого очага, белёсые, в пятнах сажи. Они казались бы мёртвыми костями, не дотлевшими в погребении, если бы рядом, на прежнем подпечке, не высилась почти готовая новая печь.
– А он что?
В голосе отшельницы мешались любопытство и отвращение. И невольный трепет при мысли: не живи она под рукой Ветра, громила вроде шегардайского вязня мог запросто вломиться и к ней.
Сквара примерил очередной валунок, облепил со всех сторон глиной, поставил, осадил, пальцами втёр густое тесто в каждую щель.