Тайный воин
Шрифт:
– Воин должен слушаться и терпеть, – спокойно сказал межеумок.
Пороша сразу перестал спорить. Подхватил лопату, начал бросать, зло шмыгая и время от времени осторожно сморкаясь.
Сквара смотрел на взрослых парней, пытаясь поверить, что всего через несколько лет они с Ознобишей станут такими же. Верилось плохо.
Уже к сумеркам дорога повернула последний раз. Стал виден ещё один зримый след стародавних корчей земли. Снежный ров упирался в широкую трещину с отвесными и почти чистыми стенами. Судя по тому, что снег до сих пор не заполнил её, трещина была неимоверно
Последние рассыпающиеся сугробы спихнули прямо в обрыв.
– Домой! – велел Лихарь.
Новые ложки устало потащились обратно.
Лихарь посмотрел на их понурые головы:
– А хвалу петь я за вас буду?
Что петь, они уже знали.
– Славься вовек… – уныло, враздрайку затянули мальчишеские голоса.
Петь было велено по-андархски. Не все верно выговаривали трудные чужие слова, не все их и понимали.
Господин стень отвесил ближайшему отроку сокрушительную затрещину, швырнув на соседа:
– Я петь сказал, а не скулить! Порадуйте Владычицу, не то я сам вас порадую! К столбу захотели?
Угроза была непонятной и от этого особенно страшной. Испуганные ложки заголосили по-прежнему нестройно, зато во всё горло:
Славься вовек, Мораны справедливость! Праведный суд и верность навсегда! Будем служить мы Ей, покуда живы, Разум наш ясен, и рука тверда! Мы расточим врагов Её державы, Трепет и ужас до скончанья дней В них мы вселим – и Ею будем правы, Гибель неся любому, кто не с Ней!На втором круге песни они даже начали попадать в лад.
Сквара больше впустую открывал рот, потому что песня ему не нравилась. Под неё удобно получалось шагать, но и только, стихотворец был далеко не дядя Кербога. Вот кто песни слагал – заслушаешься! Даже та неправильная колыбельная краше была. А уж мораничам он такое бы сочинил, чтобы они со злости в поганую трещину сами попрыгали…
Сквара жгуче пожалел, что лишь мимолётно соприкоснулся с ремеслом скомороха.
«Царица… удавиться… провалиться…»
Новые ложки топали валенками по плотно убитому снегу и блажили:
Славен разящий гнев Твой, о Царица! Славен котёл и братья за спиной! Круг Мудрецов, что выучил молиться Приснодержавной Матери одной!И как бы отдельно от всех плыл один голос, в восторге выводивший совсем другие слова.
Если мы вдруг прогневаем Царицу, Свяжут верёвкой руки за спиной. Бросят в котёл, чтоб до смерти свариться, Или запрут в подвале за стеной…– Молчать!.. – не своим голосом заорал Лихарь. Вмиг стало тихо. Тогда он зловеще, с нешуточным бешенством выдохнул: – Кто?!
Хотён и Пороша одновременно вытянули руки, указывая на Сквару.
Тот успел только зубы оскалить. Межеумки единым духом завернули ему за спину руки, поступив в точности по его песне. Согнули пополам, поддёрнули за штаны – и быстрым шагом потащили вперёд, прикладывая по дороге о каждый выступ стены. Ознобиша заплакал, побежал следом. Лихарь поймал его за ворот, швырнул к остальным, едва не снеся голову оплеухой.
Напуганные ложки сбились в кучку, молча затрусили дальше. Каждый представлял себе столб и то тёмное и ужасное, что возле него сейчас сделают с виноватым.
Сквара тоже думал о столбе, насколько ему вообще удавалось думать между сыпавшимися тумаками. Когда добрались до ворот, он исполнился решимости затеять последний бой и погибнуть, но к столбу не даваться. Беда только, ловкие межеумки никак не позволяли ему крепко стать на ноги, а как без этого задерёшься? Сквара отчётливо понимал: что захотят над ним, то сотворят, и не вдвоём, а каждый поодиночке. Как Лихарь и Ветер в Житой Росточи…
По счастью, его протащили мимо столба. Спустили в уже знакомый подвал. Только не оставили спокойно отлёживаться на полу, а поволокли в глубину, нацепили ошейник. Дали ещё по пинку. Захлопнули за собой дверь…
Немного проморгавшись, Сквара разжал кулаки, утёр лицо рукавом, начал было думать, как пересидеть ночь раздетому… и неожиданно понял, что в покаянной он не один. У противоположной стены, ближе к каменной пасти, кто-то дышал.
Насторожившись, Опёнок притих, стал ждать, пока глаза привыкнут к скудному освещению. И наконец различил взрослого мужчину, сидевшего на такой же цепи, только в дополнение к простому ошейнику на нём была какая-то треугольная снасть из железных прутков: ни руки вместе свести, ни нос почесать. Мужчина молчал и в свою очередь пытался рассмотреть Сквару. Было видно, как блестели глаза.
– Ты кто, дядя? – сипло спросил Сквара.
Человек не ответил. Тогда он повторил по-андархски:
– Ты кто?
– Всё тебе скажи, – проворчал низкий голос. Мужчина передвинулся, на ногах звякнули кандалы. – Сам кто таков?
– Я-то?.. А я с Конового Вена, меня в котёл сильно забрали… Скварой люди ругают.
Мужчина подумал, отозвался:
– Тогда меня ругай Космохвостом.
– Ух ты!.. – восхитился Сквара и на время забыл даже про холод. – А у тебя, дядя, правда, что ли, хвост есть? Косматый?..
Человек негромко засмеялся:
– Рассветёт, тогда увидишь. – Помолчал, спросил: – Ты-то здесь за что, малый? Лихарю не так поклонился?
– Не, – сказал Сквара, забыв удивиться, откуда неведомый узник знает Лихаря и его нрав. – Нам хвалу велели петь ихней Моране, а мне слова не полюбились, я и давай свои складывать.
Космохвост вдруг помрачнел:
– Полно заливать-то, парнишка. Ведь врёшь…
Сквара нахмурился:
– А вот не вру!
– А не врёшь, спой, что сложил.