Тайный воин
Шрифт:
Забухшая дверка потребовала усилий всего тела. Сквара гнулся, как лук, налегал снова. С тысяча первого приступа под ногами стало подаваться. Раздался скрип…
Сумрачный свет до того ярко хлынул в глаза, что Сквара невольно зажмурился. Проморгавшись, выполз в лазею, огляделся. Встал на ноги…
Перед ним была сокровищница.
Та самая, о которой все были наслышаны, все судили и рядили, но своими глазами не заглядывал ни один.
Башня не просто так звалась Мытной. Здесь ямили самое редкое и многоценное из того, чем кланялись Царскому Волоку богатые гости. Сквара увидел некогда ярко повапленные, а теперь однообразно серые
«Учителю рассказать!.. Это ж сколько добра…»
Сквара стоял возле дверки, пытаясь понять, отчего сокровищницу устроили не в погребах и не в наземном жилье, а высоко в башне. Воров, что ли, боялись? Хотели самую дороговщину с собой прихватить, когда срок придёт съезжать гузном по трубе?..
– Ивень, – тихо спросил Сквара. – Почему ты не должен был сюда приходить?
«А на дыбу за что? Для себя утаить найденное решил?..»
И откуда всё-таки взялись листки, что потом липли у него на груди и валялись скомканные под ногами?..
Сквара вдруг заспешил. Дался в руки клад – хватай сразу, не то в землю уйдёт, синими огоньками рассыплется!.. В хоромине было на удивление сухо. Высоко под потолком косо лучилась узкая прозорина, по-андархски забранная оконницами с мелким стеклом. Некогда белое и чистое, стекло давно заросло грязью, но свет, хоть и пятнами, ещё пропускало. Скваре тотчас захотелось подняться туда, посмотреть сверху на крепость… Он сделал шаг и другой. В самом большом пятне света виднелся покрытый скатертью стол. А на нём – десятка два книг. По ту сторону угадывалась дверь. Настоящая дверь, не Скварина мышиная норка. Он подошёл. Ему сразу бросилось в глаза: книги совсем недавно кто-то тревожил. В толстом слое пыли выделялись прямоугольники чистой скатерти, искрившиеся многоцветной парчой. Ивень?.. Чувствуя, что вплотную подобрался к разгадке, Сквара взял ближайшую книгу, обмахнул. Рука была мокрая, пыль тотчас обратилась грязью, пришлось тереть о штаны.
«Благородный читимач и другие развлечения для деятельного ума», – гласила торжественная вязь, выдавленная в дорогой коже. Сквара наугад раскрыл книгу посередине. Какие-то шестиугольники, разноцветные стрелы… Сквара захлопнул томик, потянулся за следующим. Сдул пыль, прочитал: «Умилка Владычицы».
С дешёвой обложки из проклеенной ткани улыбалась Морана.
Величественная, грозная и прекрасная, словно госпожа Айге и три её ученицы, вместе взятые.
Не узнать Её было невозможно. Она шествовала в белых развевающихся ризах… И милостиво, снисходительно улыбалась, очень по-матерински, а кругом Её колен вились в пляске весёлые ряженые. Кто вприсядку, кто кувырком. Пели дудки, звенели широкие андархские гусли, поддавали жару бубенчики…
Вот это да!..
Сквара люто пожалел, что не взял с собой Ознобишу. Жадно распахнул книгу – и тотчас увидел, что из середины были вытащены листы. Книга так и норовила распасться напополам. Сквара пригляделся. Нарядные буквицы, тонкие, прилежно исполненные письмена…
Зачем надрываться убогим и сирым, Ладони мозолить и ноги сбивать? Скорей уходи из жестокого мира Туда, где царит Справедливая Мать! В любви не свезло и мошна оскудела? На битвы с невзгодами душу не трать! Булыжник на шею подвязывай смело – За омутом ждёт Справедливая Мать! А если враги подступили под стены, Ты только не слушай зовущих на рать: Ворота открой и вставай на колена, И примет тебя Справедливая Мать!Сквара засмеялся. Хотелось читать ещё. Он даже вспомнил, как Ознобиша рассказывал про какие-то стихи из хвалебника. Тоже о недобром мире, о сбитых ногах… И Лихарь взбесился…
Его предостерёг звук на самой грани слышимого. Сквара вздрогнул, насторожился, руки тихо закрыли книгу. Донёсшийся шорох был едва уловимым, но обвалившейся горстью инея не объяснялся. И к обычным жалобам заброшенного строения, доживающего в сиротстве свой век, не принадлежал.
Кто-то приближался к дверям хоромины с другой стороны. Кто-то, разведавший в тайную кладовую не воровской лазок, а удобный и прямой путь, чтобы одолевать даже хромая…
Сквара опрометью бросился назад, к своей норе и… с перепугу чуть не заметался куницей, угодившей в ледянку. То, что из трубы представало тесной дверкой в голой стене, изнутри палаты являло собой чёрный ларь с торчащим веником и дотлевающей ветошью, свешенной через край. Поди догадайся!..
Уже распахнув затвор, Сквара оглянулся. Сердце снова прыгнуло в горло. Он увидел на полу свои мокрые босые следы. Кинулся назад. Ничего лучшего не придумав, стал поспешно затирать ступень подолом рубахи. Не столько затёр, сколько размазал, но времени уже совсем не осталось. Шаги близились, неспешные, корявые. Сквара юркнул наконец в лаз, с натугой втянул за собой дверку. Повис, схватившись за скобы.
Конечно, он не смог удержать погибельного любопытства. Оставил крохотную щёлочку, приник лицом. Понадобилось обождать, но потом дверь отворилась…
Вот теперь он точно накликал.
На пороге со светильником в руке стоял Лихарь.
Сквара тотчас пожалел о содеянной глупости. Стеня он трусил не меньше, чем замордованный кабальной – его самого. И небось по той же причине. Вот сейчас Лихарь увидит… услышит, почует, нутром ощутит…
Младший котляр подошёл к столу, трудно волоча левую ногу. Поставил светильник. Не брезгуя выпачкать ладони, тяжело опёрся о край…
По двору он ходил так, что о ранах нельзя было догадаться, но подъём в башню дался ему через великую силу. А может, просто здесь, как он думал, никто не видел его. Незачем скрывать боль и то, как тянулась рука погреть больное бедро… удостовериться, что всё и правда в порядке…
Такого стеня Сквара прежде не видел. Даже когда тот лежал в бреду, изнурённый и ненадёжный.
Опёнок ещё задумается об этом, но после. Сейчас главней было то, что Лихарь проник сюда наверняка не впервые.
Даже взглядом не удостоив разложенные повсюду богатства, стень замер возле стола, низко опустив скоблёное рыло. «Как на буевище пришёл», – подумалось было Скваре. Нет. Не так. На буевищах честно покоятся принявшие честную смерть. Люди ходят туда помянуть добром тех, кого любили живыми. Ладят веселье, кропят пивом домашние пироги… пускаются в пляс под свирели да бубны, незримо принимая родителей и старших братьев в свой круг…
Почти в точности как на рубашке дивной и покалеченной книги.