Тайпи (Шпет)
Шрифт:
В самом здании тоже происходило нечто необычное. Громадное ложе из циновок, разостланных между параллельно лежащими стволами кокосовых пальм, тянулось во всю длину здания и было занято телами целой рати вождей и воинов, по большей части евших или куривших. Они курили громадные трубки, сделанные из маленьких кокосовых скорлуп, занятно расписанных. Трубка переходила от одного курильщика к другому, и каждый после двух или трех затяжек передавал ее соседу.
Но для многих, находившихся в доме Тай, табак не был достаточно возбуждающим средством, и поэтому они прибегали к помощи напитка «арва», как к более соответствовавшему их желаниям.
«Арва» — корень растения, чрезвычайно распространенного на островах Южного океана. Вытягиваемый из него сок действует на организм сначала несколько возбуждающе, но вскоре
Мехеви, очень довольный моим новым костюмом, сердечно приветствовал меня. Он приберег для меня одно изысканное блюдо, зная мое пристрастие к нему, и выбрал три или четыре молодых кокосовых ореха, несколько печеных плодов хлебного дерева и великолепную ветку бананов.
Все это разнообразное угощение было поставлено передо мною, но Кори-Кори нашел его неудовлетворительным и прибавил к нему пакетик со свининой, завернутой в листья.
Второй день празднества был проведен с еще большим шумом, чем первый. Разбуженный утром каким-то грохотом, я вскочил и увидал, что весь дом собирается немедленно куда-то отправляться. Желая узнать, какие странные события могут быть причиной этого нового шума, и желая взглянуть на инструменты, издававшие его, я последовал за туземцами, как только они были готовы идти в Священную рощу.
Открытое пространство, тянувшееся от дома Тай до скалы, с которой начинался спуск к нему, и самое здание были заняты толпами кричащих и танцующих женщин.
Меня особенно поразил вид четырех или пяти старух: совершенно обнаженные и с руками, висящими безвольно вдоль тела, они держались поразительно прямо и упорно подпрыгивали на месте, как палки, перпендикулярно погруженные в воду и выскакивающие на ее поверхность. Они сохраняли на лице выражение крайней серьезности и продолжали свои странные движения, ни на минуту не останавливаясь. Казалось, они не привлекали к себе ничьего внимания, но я должен откровенно сознаться, что глядел на них во все глаза.
Желая узнать смысл такого странного развлечения, я обратился с вопросом к Кори-Кори. Этот мудрый тайпи немедленно начал толковать мне, в чем дело. Но все что я мог понять из его слов, это то, что прыгающие передо мною фигуры были неутешные вдовы, мужья которых убиты в сражении «много лун тому назад». При каждом празднестве они странной пляской объявляли о своем горе.
Покинув этих удрученных женщин, мы направились к святилищу Хула-Хула. Все мужское население долины было в сборе на этом обширном четырехугольнике. Зрелище было действительно замечательное. Под бамбуковыми навесами, обращенными отверстиями к центру, возлежали главные вожди и воины; остальная толпа свободно разлеглась под громадными деревьями. На террасах огромных алтарей по обеим сторонам постройки были расставлены корзины с зелеными плодами хлебного дерева, большие свертки таппы, ветви спелых бананов, связки антильских абрикосов и печеная свинина; все это помещалось на больших деревянных досках, фантастически разукрашенных свежими листьями. Перед рядами безобразных идолов лежало собранное в кучи грубо сделанное оружие. К верхушкам шестов, расставленных крутом террас, были подвешены в лиственных корзинках разные плоды. У основания этих шестов были выстроены в два параллельных ряда громоздкие барабаны, достигающие по крайней мере пятнадцати футов в вышину и сделанные из полых стволов громадных деревьев. Они были затянуты кожей акулы, а стенки искусно испещрены разными странными фигурами. Рядом с этими инструментами был выстроен небольшой помост, на котором стояло множество юношей: они-то и ударяя ладонями рук по коже барабанов, и производили ужасные звуки, разбудившие меня поутру. Поколотив несколько минут, эти музыканты соскакивали с возвышения, на котором стояли, в окружающую толпу, откуда тотчас являлись их заместители.
В самой середине четырехугольника в землю было воткнуто перпендикулярно около сотни тонких свежесрубленных шестов с ободранной корой, верхушки их были украшены развевающимися крыльями из белой таппы, шесты обнесены маленьким частоколом из тростника. Для чего предназначалось это странное украшение, я тщетно пытался узнать.
Еще большую странность происходившему придавали старики, которые, скрестив ноги, сидели на маленьких помостах, окружавших стволы деревьев. Эти почтенные люди — я полагаю, жрецы — тянули без передышки какой-то однообразный напев, почти заглушаемый шумом барабанов. В правой руке они держали по сплетенному из травы вееру с тяжелой, занятно вырезанной, черной деревянной ручкой; веера все время находились в движении.
Но, казалось, никто не обращал ни малейшего внимания ни на барабанщиков, ни на жрецов; каждый из этой огромной толпы был поглощен своей болтовней или смехом, куреньем, питьем «арвы» и едой. И я подумал, что если бы барабанщики перестали бить в барабаны, а жрецы перестали тянуть свои песнопения, всем было бы лучше: одним — меньше работы, для других — меньше шума. Настолько мне все это казалось неоправданным и ненужным.
Напрасно я расспрашивал Кори-Кори и других туземцев о значении странных вещей, творившихся кругом; все их объяснения сводились к такой тарабанщине [так] и такой массе жестов, что я в отчаянии отказался от надежды понять что-либо. Весь этот день барабаны трещали, жрецы гнусавили, народ пировал и галдел до захода солнца. Вечером толпа рассеялась и Священная роща погрузилась в мрак и покой. На следующий день странное празднество возобновилось и продолжалось снова до ночи.
Хоть я и потерпел поражение в попытке узнать значение этого праздника, все же мне было ясно, что он носит главным образом религиозный характер. А если так, то он совсем не соответствует тем ужасным описаниям полинезийских обрядов, которые доходили до нас в рассказах и отчетах миссионеров. Эти отчеты были рассчитаны на то, чтобы произвести на читателя впечатление, будто человеческие жертвы ежедневно обагряют кровью алтари, будто постоянно происходят неописуемые жестокости и будто невежественные язычники доходят до крайних мерзостей вследствие своего грубого суеверия.
Но я откровенно могу сказать, что во время своих хождений по долине Тайпи ни разу не видал этих якобы доказанных гнусностей. Если бы что-либо подобное происходило на Маркизских островах, это дошло бы до меня, так как я прожил четыре месяца среди племени, пользовавшегося славой самого свирепого во всем Южном океане.
Хотя религиозные воззрения островитян являлись для меня полной тайной, их ежедневные обряды не могли быть скрыты от меня. Я часто проходил мимо маленьких храмов, отдыхающих в тени Священной рощи, и видел приношения богам: заплесневелые плоды, рассыпанные на грубом алтаре и висящие в полузавядших корзинках вокруг неуклюжих, странных изображений. Я присутствовал на их празднестве, целыми днями смотрел на исковерканные гримасой лица идолов, стоящих рядами на алтарях Хула-Хула, и я часто встречался с теми, кто исполнял обязанности жрецов. Но храмы казались большей частью заброшенными, празднество было простым сборищем веселящегося племени, идолы были так же бессильны и безвредны, как и все деревянные чурбаны на свете, а жрецы были главными весельчаками в долине.
Одно происшествие мне ясно показало, как мало уважения питают туземцы к своим жалким божествам. Гуляя как-то с Кори-Кори по роще, я увидал занятного божка шести футов в вышину, который первоначально возвышался на каменной кладке под навесом полуразвалившегося бамбукового храма, а теперь стоял небрежно прислоненный к камням. Это был грубо сколоченный чурбан, сделанный в виде дородного голого человека с руками, вскинутыми на голову, широко раскрытой пастью и с согнутыми в дугу бесформенными ногами. Он наполовину уже развалился. Нижняя часть его тела обросла шелковистым мхом, из раскрытого рта торчали тонкие стрелки травы. Нос отвалился, и по общему виду головы можно было предположить, что деревянное божество, будучи в отчаянии от невнимания своих поклонников, пыталось расшибить свой череп об окружающие деревья.