Тают снега
Шрифт:
Ехали молча. Мягкий снег скрадывал звуки. Довольно пофыркивала заиндевевшая кобылка, скрипели полозья кошевки. Тася покосилась на Василия и долго следила за его лицом из-под полуопущенных ресниц. И снова Лихачев показался ей непонятным. Лицо его задумчиво, и видно, что мысли где-то далеко.
"Что он за человек?
– уже в который раз спрашивала себя Тася. Сколько в нем этого, игрушечного? А дальше-то что? Неужто одни побрякушки?"
До позавчерашнего вечера она относилась к нему с любопытством и безобидной снисходительностью. А позавчера произошла между
– А может, считает себя умнее, тоньше всех и насмехается над всем и всеми".
Тася, как бы пытаясь подтвердить все эти мысли, еще раз глянула на Лихачева и прикрыла лицо рукавичкой - не хотелось, чтобы Лихачев видел, как она усмехнулась. А усмехнулась она невольно, вспомнив, как "усмирили" этого "Лихача-Васю".
Было так. Тася пошла по воду. Внезапно к ней, не разбирая дороги, скатился с горы Сережка, а потом Костя и Васюха.
– Ой, мам, мам, - захлебываясь, начал Сережка. И, не в состоянии вымолвить слово, показывал на гору.
– Там дяденька пьяный всех из клуба вышиб... Колька Зарубин хотел его уговорить... а он как даст Кольке. Колька брык и в сугроб! Все побе-е-жа-али...
Тася с недоверием слушала Сережку. Она знала, что он большой сочинитель. Заметив, что мать не особенно взволновало его сообщение, Сережка обиделся и сказал, показывая на друзей:
– У них спроси, не веришь так.
– Пра, пра, тетя Тася. Сейчас, грит, я один буду, - подтвердил Васюха, - в клубе, грит, один буду, наслаждаться, грит, буду и представлять.
Тася поставила ведра на дорогу и, чтобы ребята не увязались за ней, приказала:
– Возьмите дома санки и на них отвезете ведра в гору.
На лицах ребят выразилось разочарование.
– Я говорил - посмотрим, - проворчал Костя, так нет, маме сказать надо, маме сказать надо, - передразнил он Сережку.
– Теперь ведра везти, а там, может, драка будет.
Тася быстро бежала в гору. Из-под шали у нее выбились волосы. Она сжимала запотевшие в варежках руки и думала: "Кто это там опять фокусничает?! Что за народ, ей-богу! Стоит вместе собраться - сцепятся. Ну сейчас я их отчитаю... скажу... скажу... я прямо скажу, что закостенели они по своим углам. Раз в год на собрание пришли и то не умеете себя вести. В общем, там соображу, что сказать... И подхватило меня по воду идти, надо было уж самой пораньше в клуб".
На это собрание она возлагала большие надежды. Комсомольцев в Корзиновке и других бригадах насчитывалось немного, всего двадцать человек. Из них половина уже по году не платила членских взносов. Были и такие комсомольцы, которые не пожелали объявиться.
Из своей небольшой житейской практики Тася знала, что в важном деле чаще всего нужно полагаться на молодежь. И вот часть этой молодежи удалось собрать в кучу и собрать прежде всего потому, что вместе было веселей. Немалую роль сыграл тут Лихачев со своим баяном. Он, хотя и с улыбкой поглядывал па этих "птенцов", однако играл охотно и не мешал народу развлекаться.
Каково же было удивление Таси, когда, распахнув двери клуба, она увидела стоявшего посреди зала пьяного Лихачева в расстегнутой телогрейке, в шапке набекрень.
Тася прижала руки к груди и, чтобы успокоиться, начала глазами отыскивать плакат.
– Ты подойди и дай ей в харю, раз она не желает, - донесся до Таси голос Лихачева.
– И не стесняйся! В госпитале солдат один судно стеснялся просить, так и помер... Понял, нет!
Тася стиснула зубы и пошла мимо притихших ребят и девушек, прижавшихся к стенкам, навстречу Лихачеву, который держал за лацкан пиджака паренька и давал ему наставления.
– Отпустите человека!
– резко сказала Тася.
Лихачев от неожиданности выпустил паренька, и тот поспешно исчез. Они остались посреди зала вдвоем.
– Сейчас он ей преподнесет, - раздался чей-то злорадный шепот.
– А-а, мадам агрономша, рад вас приветствовать в очаге культуры, протягивая Тасе руку, заулыбался Лихачев.
– Я не даю руку таким вот оболтусам, - ответила Тася, вложив в эти слова всю обиду и бешенство, кипевшие в ней, и, сверкнув глазами на дверь, выпалила одним духом: - Здесь будет собрание, идите выспитесь. Возможно, потом поймете, что были свиньей.
Говорила Тася так, а самой хотелось зареветь от обиды. Ведь она понимала: Лихачев хулиганит не потому, что ему это правится. Что-то угнетает его, и он ищет средство забыться. А может быть, просто пооригинальничать желает, выделиться! Все может быть.
– Я прошу вас прекратить представление и уйти, - настойчиво повторила Тася.
– Никуда я не пойду!
– Мы выведем!
– Меня?
– Да.
– Сколько вас на фунт сушеных надо? И хотел бы я знать, кто посмеет дотронуться до меня рукой?
– Не ребята, конечно. Корзиновские ребята робкие, - усмехнулась Тася.
– А девчата не побоятся. Вот будет здорово, когда вас выволокут девчата и спустят под гору. А ну, девчата, взяли дружно!
– скомандовала Тася, и, раззадоренные ее храбростью, со всех сторон к ним двинулись сердитые девушки. Совсем неожиданно Тася заметила рядом с собой вспетушившегося Осипа. За ним, неловко подшучивая, потянулись парни.
Лихачев вдруг закрыл глаза, постоял секунду так, потом потер ладонью висок и, отстранив Тасго, направился к выходу. Он оттолкнул какого-то парня, зазевавшегося на полпути, и рявкнул:
– Изыдь! А то я из тебя двух сделаю!
И кто его знает отчего, может быть, именно оттого, что все это произошло перед самым собранием, оно было бурным: много ругались, спорили, разоблачали самих себя и не щадили друзей. Ребята весь вечер виновато выслуживались перед Тасей и перед девчатами.
Нашлись желающие вступить в комсомол. Осипа Ральникова выбрали секретарем комсомольской организации. Он растерянно смотрел на всех, порывался заговорить с Тасей. Но она делала вид, будто не замечает его. Поздней ночью со смехом и песнями провожали Тасю домой ребята и девушки.