Тают снега
Шрифт:
Уланов шагнул в сенки, нашарил холодную, скользкую скобу и открыл дверь, обитую тряпками, обмерзшую и оттого тяжелую. Сначала он ничего не мог разглядеть, а когда протер очки, первое, что ему бросилось в глаза, это множество ребят, и все черноглазые.
– Здравствуйте, народ честной!
– сняв перчатки, с улыбкой сказал Уланов.
Недружный хор отозвался в ответ.
– У нас тут семейно!
– рассмеялась Лидия Николаевна.
– А ну, ребята, быстро наводите порядок в избе, и за дровами. Печку
Наговаривая так, Лидия Николаевна развязывала шаль, ногой поправила половик. Затем она поставила трубу на самовар, замела стружки в угол к печке.
"Честной народ" толкался возле нее. Юрий принес с улицы охапку дров и, сбросив галоши, тоже шмыгнул на печь.
– Стоп, старшой!
– скомандовала Лидия Николаевна.
– Натягивай валенки и шагом марш к Августе, сам знаешь зачем.
– Откуда у вас целая рота и которые ваши?
– оглядевшись и попривыкнув к обстановке, спросил Уланов.
– Трое моих-то. Четвертый убежал только что. Его Юрием зовут. А эти вот Якова Качалина. Эти вот трое Августы Сыроежкиной. Та девочка доярки нашей - не с кем оставить дома. А этот вот, большеглазенький - Таисьин. Лидия Николаевна мимоходом прижала к себе упиравшегося Сережку и на ходу продолжала: - И не болеет он, а все тощий. Вот она, интеллигентская-то кровь. Мои вон картошку с солью наворачивают, а кожи на них не хватает, коротка.
– Серьезно, ребята у вас здоровые, особенно этот вот, солидный человек. Тебя как звать?
– Васюхой. А твое как фамиль?
– Моя? Дядя Ваня.
– Это не фамиль, - пробасил Васюха и, заметив какие-то знаки с печки, спросил: - А раз ты начальник, то почему не на "победе" приехал и почему медалев нет?
– Матушки мои родимые!
– всплеснула руками Лидия Николаевна.
– Вот так грамотей стал! Медалев нет! Медали только такие, как Карасев, цепляют на что попало, а другие хранят до поры до времени. Понятно тебе?
Васюха закивал головой, подтянул штаны и еще что-то хотел спросить, по в это время в избу молнией влетела Тася и, стукая ногой об ногу, начала раздеваться.
– Ой, тетя Лида, как я замерзла, вы бы знали... мочи нет...
Лидия Николаевна обернулась к Уланову, чуть заметно подмигнула и, неся самовар на стол, проговорила:
– На тракторе, да с таким трактористом, да в таких резиновых ботах мерзнуть?! Стыдилась бы говорить. Кто тебе поверит?
– Вы еще измываетесь надо мной?
– запричитала Тася и, шагнув из-за печки на свет, вскрикнула: - Ой, Иван Андреевич, он... извините. Не заметила. И Макариха помалкивает. Хоть бы шикнула...
– Да я уж нашикалась.
– А ну вас, тетя Лида, вы всегда меня разыгрываете. Здравствуйте, Иван Андреевич, извините, что я босиком, правда,
– Да ничего, ничего, грейтесь вон у нечки железной. Ребята крепко ее расшевелили. Бушует, как мартен.
– Ох, благодать какая!
– став близко к печке, выдохнула Тася и сморщилась.
– Только пальчики щиплет очень.
– Вы их снегом, Таисья Петровна!
– Что Bы, Иван Андреевич, подумать боязно о чем-нибудь холодном. Тетя Лида, у меня топлено или нет?
– Я днем прибегала, затопляла, да сейчас, поди, выстыло. Ночуйте здесь, а чтобы картошка не замерзла в подполье, я вон ребят наряжу еще раз протопить. Сама-то не ходи: небось, все селезенки с мороза дрожат? Много удобрений перевезли?
– Одни сани извести, а навоз целый день развозили. Дорог нет, навоз смерзся. Васька Лихачев, оказывается, сообразительный. Видит, что женщинам тяжело долбить навоз, зацепит тросом кучу, ка-ак попрет! А то гусеницей мерзлое продавит, и скорее получается. Но мало народу, ой мало, а работы, работы... Тетя Лида, не томи, налей чайку.
– Гостя-то постыдись. Кто же вперед гостя угощения просит?
– Он ничего, гость сознательный.
– Эх ты, хохлушка моя, - проходя мимо, ласково теребнула ее за завиток Лидия Николаевна и проворно исчезла в подполье. Ребята с печки единодушно проводили ее взглядом, и среди них началось оживление. Они видели, что Лидия Николаевна спустилась в подполье с вазой. Пустив клуб пара, в избе появился запыхавшийся Юрий.
– В подполье не упади!
– предостерегли его с печки. Он вытащил бумажный сверток, из которого торчали мокрые хвосты селедок.
– Вы такие хлопоты развели, - смутился Уланов.
– Знал бы, в эмтээс ночевать убрался, неудобно.
Вылезая из подполья, Лидия Николаевна певуче заговорила:
– Стесняться, Иван Андреевич, не следует. Таисья вон тоже пробовала сначала стесняться, да поняла, что это ни к чему. Если хотите знать, в деревне душевные-то разговоры за столом и начинаются. Пришел человек чужой, сел за один стол - и уже свой. У нас говорят: "Не дорого угощение, дорого приглашение". Так что уж чем богаты, милости прошу к столу.
– Что же, покоряюсь, - поднялся Уланов.
– Только ребятишки куда уместятся?
– Об этом не горюйте. Ребята обижены не будут.
Но Лидия Николаевна говорила это только так, для проформы. Ребята ее были воспитаны в строгости и за один стол со взрослыми не лезли. Им накрыли на кухне.
Прибежала Августа Сыроежкина и, увидев, как ребятишки работают ложками за кухонным столом, принялась браниться:
– Лидия, зачем моих-то кормишь? Дома ничего не едят, а у тебя мнут, ровно мельницы. Картошка, что ли, тут слаще? Гляди-ко, чего делается! Им ведро на всех-то надо, объедят они тебя.