Те, кого нет
Шрифт:
Понять можно — начальство тоже платит. Все это уходит куда-то, накапливается, растет и, как на лифте, поднимается на самый верх. Говорят, в управление. Но ведь платит начальство не из своих кровных, а из того, что отстегивают проводники, которым все это не с неба падает. Обидно, а вариантов нет — «комсомольские взносы» вещь неотменимая, вроде дождя осенью, иначе в два счета вылетишь из резерва.
Откуда доходы? Самое надежное — передачи и «левый» груз. Передачи, в том числе деньги, письма, лекарства, давали хорошую прибыль только в конце девяностых, а потом этот источник иссяк — прижали. С товаром происходило иначе. В те времена, когда Валентин только начинал на магистрали, это были тюки,
Однако со временем объемы уменьшились, челноки схлынули, но доходы проводников только выросли. Теперь на Москву шли не бросовые пуховики и расползающиеся от свидания с водой кроссовки, а совсем другой товар, дорогой, малогабаритный и опасный. Икра амурской калуги и камчатской чавычи — элитный продукт, мелкими партиями, дефицитные запчасти к японским авто редких марок, контрабандные тайваньские микросхемы. Доводилось возить сушеные маральи панты, какие-то уссурийские корешки и даже знаменитую ганжу из Джамбула. Ганжу сдавали ему в килограммовых пакетах прямо на перроне в Барабинске двое казахов, провонявших бараньим салом и бешбармаком, в тяжелых от грязи халатах, а в Нижнем принимала гламурная дама с искусственной сединой, вся в сиреневом и розовом, обвешанная платиновыми цацками. Про казахов было известно, что они «от Жанибека», а про даму ничего, кроме внешности.
Дурь была экстра-класса: крупка, катанная на руке, экологически чистая. Валентин как-то попробовал у себя в купе, поздней ночью, и с непривычки его так расплющило, так далеко унесло, что очнулся он, только когда состав уже тормозил на входной стрелке Омска-Пассажирского…
Ну, и конечно, «китай».
Никто точно не знает, откуда взялось само понятие, но поговаривают, что еще в середине девяностых на железных дорогах Китая существовал особый порядок пользования постельным бельем: на весь «оборот», то есть рейс туда и обратно, выдавался один комплект на место. Пассажиры, которые сели в пункте приписки, ехали на чистом, а возвращающимся приходилось довольствоваться нестираным «секонд-хендом».
Опыт косоглазых прижился моментально. Первоначальный навык работы с «китаем» Валентин приобрел, еще когда ходил в «молодых», а став «кадровым» и заполучив в полное распоряжение целый вагон, внес кое-какие усовершенствования.
Процедура, в общем, несложная. По мере высадки пассажиров у проводника накапливается гора грязного белья. Из него отбирается сравнительно чистое, обрызгивается из распылителя теплой водой с добавлением средства для глажки и ароматизатора и аккуратно складывается в стопку. После чего остается посидеть на этой стопке минут десять — и готово, не хуже, чем из комплектовки.
Если простыни сильно измяты, их дополнительно отглаживают и оттирают полотенцем, смоченным слабым раствором хлорки. Затем все заново пакуется, а пакеты запаиваются с помощью дорожного утюга. Это и есть «китай», его впаривают в основном пассажирам, которые садятся ночью или на мелких станциях. А потом еще раз и еще, несмотря на то, что бельишко уже серое и сырое — что, мол, тут попишешь, прачечная сушить не успевает, не хрен жаловаться.
Можно наладить и по-другому. Прикупить два десятка комплектов и работать только с ними. Валентин так и сделал, и хлопот стало меньше. Перед выходом в рейс все верхние полки уже застелены своим бельем. А то, что прибыло из комплектовки, лежит, дожидается. Собственное пока чистое, но в пути, по мере движения по Транссибу, успевает обернуться не раз и не два, потому что «китай» можно сделать из белья любой степени свежести, лишь бы по нему не ходили в сапогах.
При большом наплыве, особенно летом, в ход идет и «служебный» комплект, который затем также пускают в оборот.
Ближе к концу рейса свое нужно отделить от «служебного» и загрузить в разные мешки. На предпоследней станции «левое» забирает, стирает и пакует, причем не хуже, чем фирменное, знакомая пожилая женщина, а потом подвозит к следующему рейсу. На том стоит целый прачечный бизнес.
В общем, вариантов с «китаем» масса, и овчинка очень даже стоит выделки. Недаром этим занимаются практически все проводники, а ревизоры, врачи, инструкторы, начальники перевозок и прочие смотрят на это вприщур и ничему не препятствуют. Потому что стабильно имеют процент. Так что единственное, с чего не приходится платить «комсомольские взносы», — торговля нижними местами, и то при неполной загрузке…
Но все это танцы-шманцы, хотя пренебрегать ими никак не следует. И без всякого «китая» опытный проводник найдет на чем срубить бабло.
Совершенно отдельной строкой в первые годы шел доход, который обеспечивал ему Савелий. При теперешней жизни Валентин уже несколько лет бывал в Бикине только наездами — по два, по три дня. Правда, возвращался как домой, с удовольствием, несмотря на то что отношения с братом, и без того непростые, с его уходом в проводники, накалились.
Как накалились, так и остыли. Теперь раз в две недели Савелий вручал младшему небольшой пакет, запаянный в многослойную пленку, которую не брал нож, — такой пленки на гражданке днем с огнем не сыщешь, — вместе с инструкциями: куда, кому в Москве, что сказать, с кем связаться и как себя вести, если, не приведи бог, облом. О содержимом не поминал, платил щедро, даже слишком щедро, хотя по жизни был прижимист, что само по себе вызывало подозрения.
Ради этого дела вполне стоило два раза в месяц сгонять из Хабаровска в Бикин. А заодно хотя бы несколько дней пожить в комфорте.
Уже тогда все в доме Савелия было первоклассным, последний писк. Оба холодильника ломились от лучшей по тем временам жратвы и выпивки, в каждом углу торчало какое-нибудь чудо бытовой техники, а мебель в пусть и не слишком просторной, но отменно ухоженной квартире замначштаба дивизии стояла штучная, резная, сработанная из древесины китайской хурмы неведомым умельцем.
Правда, гонял в те времена Савелий на сильно потрепанном «судзуки» с правым рулем. Наверняка мог позволить себе кой-чего покруче, однако светиться не спешил, держался скромно.
После заблеванной хабаровской железнодорожной общаги — полуразрушенной девятиэтажки, где с потолков капала на голову ржавчина, хотя воды в кранах не было неделями, а в мрачных коридорах с выбитыми стеклами гуляли полярные сквозняки, квартира старшего брата казалась раем.
Откуда ноги растут у всей этой благодати, он вскоре понял. Навык постоянной возни с паковкой «китая» пригодился и тут. Ему удалось, не оставляя следов, вскрыть один из пакетов Савелия, предназначавшийся серьезным людям в Подмосковье. И тут хватило одного взгляда. Недаром брат так упорно вдалбливал ему в башку инструкции, заставляя все заучивать наизусть.
И хотя уже много лет после того, что случилось, между ними не было никаких контактов, Валентин время от времени наводил-таки справки через бикинских знакомых и знал, что Савелий, несмотря на поганый свой норов, прет и прет в гору. Не без помощи тестя, понятно. А напоследок, незадолго до выхода в отставку и на пенсию, был назначен курировать реализацию списанного армейского имущества по всему югу ДВО, и то были далеко не штаны хэбэ и не кирзовые говнодавы, вылежавшие на складах срок годности.