Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент
Шрифт:
– Это уж наверняка! – усмехнулся Деметрио.
Мужчина размахивал над головой пачкой листков, зажатой в руке, и вопил:
– Пятьдесят сентаво молитва Христу распятому; пятьдесят сентаво…
Потом он нагибался, скрываясь на миг из виду, и вновь распрямлялся, держа в руке змеиный зуб, сушеную морскую звезду или рыбий скелет. И так же монотонно принимался расхваливать целебные свойства и удивительные достоинства каждой из этих редкостей.
Перепел, не доверявший врачебным талантам Венансио, попросил продавца выдать ему зуб; белобрысый Маргарито купил черную косточку неизвестного плода, обладающую свойством охранять владельца от молнии и вообще от любой напасти; Анастасио Монтаньес обзавелся молитвой Христу распятому, которую аккуратно сложил и набожно спрятал за пазуху.
– Борьба
Деметрио промолчал и лишь широко раскрыл глаза, словно ожидая дальнейших разъяснений.
– Это значит. – продолжал Натера, – что учредительное собрание не признает Каррансу верховным главнокомандующим и выберет временного президента республики. Понятно, друг?
Деметрио утвердительно кивнул.
– Что вы на это скажете? – спросил Натера.
Деметрио пожал плечами.
– Как я понимаю, речь идет о том, чтобы сражаться и дальше. Ладно, будем драться. Вы же знаете, генерал, за мной дело не станет.
– Хорошо. А на чьей все-таки вы стороне?
Деметрио, растерявшись, оторопело теребил волосы.
– Знаете, лучше не задавайте мне вопросов – я ведь не школьник. Орленка, что у меня на шляпе, вы сами мне дали. Значит, вам нужно только сказать: «Деметрио, делай то-то и то-то». И кончен разговор!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
«Эль Пасо, Техас, 16 мая 1015 г.
Многоуважаемый Венансио!
Наконец-то у меня появилась возможность ответить на ваше любезное письмо от января сего года. Я не сделал этого раньше лишь потому, что был целиком поглощен своими профессиональными обязанностями: как вам известно, в декабре минувшего года я получил диплом. Искренне скорблю о гибели Панкрасио и Сала, хотя и не удивляюсь, что они взялись за ножи и прикончили друг друга, – во всем виноваты карты. А жаль: это были настоящие храбрецы! От души досадую, что не могу написать белобрысому Маргарито и выразить ему мои самые горячие поздравления по случаю наиблагороднейшего и наипрекраснейшего поступка всей его жизни, то бишь самоубийства.
Мне кажется, друг мой Венансио, что здесь, в Соединенных Штатах, вам вряд ли удастся получить столь желанный для вас диплом врача, даже если вы скопили достаточно золота и серебра, чтобы купить его. Я питаю к вам, Венансио, неподдельное уважение и убежден, что вы достойны лучшей участи. Поэтому мне пришла мысль, которая, насколько я понимаю, отвечает нашим взаимным интересам и вашему законному стремлению изменить свое общественное положение. Став компаньонами, мы с вами могли бы взяться за одно весьма выгодное дело. Правда, в настоящий момент я не располагаю свободными средствами: все, что у меня было, ушло на учение и диплом. Зато у меня есть кое-что поважнее денег: я отлично знаю местные условия, потребности и возможности. Мы могли бы открыть ресторан с мексиканской кухней. Хозяином его числились бы вы, а прибыль мы делили бы между собой в конце каждого месяца. Это позволило бы осуществить то, что выгодно нам обоим – изменить ваше социальное положение. Мне помнится, вы недурно владеете гитарой; поэтому полагаю, что с помощью моих рекомендаций и ваших музыкальных способностей мы добьемся принятия вас в члены «Salvation Army» [47] , весьма солидной организации, принадлежность к которой придала бы вам вес в обществе.
Отбросьте колебания, дорогой Венансио, приезжайте сюда с вашими капиталами, и мы с вами разбогатеем в самый короткий срок. Передайте, пожалуйста, сердечный привет от меня генералу, Анастасио и остальным друзьям.
С уважением
Ваш друг
Луис Сервантес».
47
Армия спасения (англ.).
В сотый раз перечитав письмо, Венансио со вздохом
– Ишь, барчук! Сумел-таки устроиться.
– А вот у меня никак в голове не укладывается, почему мы все еще должны драться, – отозвался Анастасио Монтаньес. – Разве с федералистами не покончено?
Генерал и Венансио ничего не ответили, но слова эти крепко запали в их неповоротливый мозг и, казалось, стучали там, словно молот о наковальню.
Понурые и задумчивые, ехали они на своих мулах, широким шагом поднимавшихся в гору. Взволнованный Анастасио настойчиво обращал свой вопрос к другим солдатам, но те лишь потешались над его наивностью. К чему тогда винтовка в руках да набитые патронами подсумки, как не для того, чтобы драться? С кем? За кого? А вот это – дело десятое.
Тучи пыли, взбитой копытами, плыли по обе стороны дороги над вереницей похожих на муравьев повстанцев в шляпах из пальмовых листьев, в истрепанных плащах цвета хаки, в засаленных одеялах, над темной массой лошадей и мулов.
Люди изнывали от жажды: на всем пути ни канавы, ни колодца, ни ручейка. Нагретые, как в печи, потоки воздуха поднимались из серого каменистого ущелья и дрожали над кудрявыми кронами уисаче и светло-зелеными мясистыми стеблями нопаля. И словно в насмешку, на кактусах раскрывались огромные свежие цветы, пунцовые, светло-желтые, прозрачные.
В полдень повстанцы добрались до одинокой хижины, затерянной среди скал; а вскоре, на берегу пересохшей речки с раскаленным песчаным руслом, увидели еще три домика. Однако повсюду царили тишина и безлюдье. Узнав о приближении войск, крестьяне заблаговременно попрятались в горных расселинах.
Деметрио негодовал.
– Хватайте всех, кто удирает, и волоките ко мне, – раздраженно приказал он.
– Да вы что? – воскликнул пораженный Вальдеррама. – Кого хватать? Горцев? Зачем вы равняете этих храбрецов с мокрыми курицами, прозябающими в Сакатекасе и Агуаскальентес? Это же наши братья, они приросли к своим скалам и бросают вызов любым бурям. Я протестую! Протестую!
Он вонзил шпоры в тощие бока клячи и подскакал к генералу.
– Горцы, – торжественно и напыщенно обратился он к Деметрио, – это наша плоть и кровь. Os ex asibus meis et саго de carne mea [48] … Они той же породы, что и мы, крепкой породы, из которой делают героев.
И по-панибратски, с нагловатой смелостью ткнул генерала кулаком в грудь. Масиас лишь снисходительно улыбнулся. Разве этот Вальдеррама, бродяга, безумец и немного поэт, понимает, что говорит?
48
Вы – кость от кости моей и плоть от плоти моей… (лат.)
В самом деле, когда солдаты добрались до деревушки и в отчаянии столпились вокруг пустых лачуг, так и не отыскав ни куска черствой лепешки, ни гнилого стручка перца, ни крупицы соли, чтобы посолить осточертевшую убоину, их мирные братья горцы, одни бесстрастно, словно каменные ацтекские идолы, другие, кто посердобольнее, с ехидной улыбочкой на толстогубых безбородых лицах, следили из своих убежищ за суровыми пришельцами, которые всего лишь месяц назад повергали в трепет перепуганных обитателей убогих горных хижин, а теперь, встретив лишь потухшие очаги да найдя пустые тинахи [49] , выскакивали на улицу, как собака, выброшенная за дверь пинком хозяина.
49
Тинаха – большой глиняный кувшин для воды.
Поэтому генерал не отменил своего приказа, и вскоре солдаты привели к нему четырех крепко связанных беглецов.
– Почему прячетесь? – спросил Деметрио у пленников.
– Мы не прячемся, начальник. Мы идем своей дорогой.
– Куда?
– В родные места, в Дуранго. Ей-богу!
– Разве это дорога в Дуранго?
– Сами знаете, начальник, мирные жители теперь не ходят по дорогам.
– Вы не мирные жители, а дезертиры. Откуда вы? – продолжал Деметрио, не спуская с них. проницательных глаз.