Те, кто выжил
Шрифт:
– Именно, – вздохнув, подтвердил я.
Волнуюсь я что-то. Здорово так волнуюсь, до предвалидольного состояния. Кажется, что вот сейчас возьмет и скажет что-то вроде: «Выехала по неизвестному адресу». Или: «И не было здесь такой. Мы пошутили». Не знаю что, вот возьмет сейчас и ляпнет, дурак. Я пока сюда ехал, уже весь извелся, а теперь, когда один шаг остался, так как будто кто-то большой холодной рукой все внутренности сжал – настолько накрыло.
– У вас есть какой-нибудь документ? – спросил лейтенант.
Смотрел он на меня с явным любопытством. А может, и не на меня, а на мое вооружение, просто до крайности для этих краев не типичное: я сейчас как с бластером марсианским.
– Да, пожалуйста, – засуетился я, вытаскивая из портмоне водительские права.
Он аккуратно переписал данные с документа в журнал, вернул мне удостоверение. Затем сказал:
– Если остальные хотят дальше проехать, пусть тоже зарегистрируются. А я дам знать, что вы прибыли.
С этими словами он взялся за стоявшую перед ним на столе рацию, вызывая какую-то «Центральную».
Еще немного суеты, затем нас пропустили в ворота, заодно объяснив, куда ехать. Я думал, что ехать надо в школу: рабочий день в разгаре, – но лейтенант отправил меня по домашнему адресу. Омоновцы с нами не поехали – отправились перекусить в столовую, а мы втроем, двумя машинами, поехали дальше, через и без того большую, а теперь и вовсе безразмерно разросшуюся территорию «Пламени».
Сначала тянулись учебные корпуса, пятиэтажные, серого кирпича. Было много машин, много строителей, там что-то делали. Было шумно, пыльно, у дороги в контейнерах высились груды строительного мусора. Затем показался парк техники, боксы, склады, там тоже суета, что-то грузили на машины, что-то с машин разгружали, ездили мотоциклы, велосипеды, сновали люди – все при деле.
За парком потянулась самая настоящая деревня – совсем новые одинаковые бревенчатые домики, которые начали обивать еще и утеплителем под досками внахлест. Домики стояли тесно, но у каждого был навес вместо гаража и даже маленький участок. Здесь людей стало меньше – на работе все, видать.
– Так… вторая линия, – бормотал я себе под нос, выискивая таблички, – дом четырнадцать… Ага, вон он!
Вот он, четырнадцатый номер, – такой же домик, как и все остальные, только под навесом стоит мой «ниссан». Плевать на него, но он мой, а это значит… что меня сейчас удар хватит от переизбытка эмоций, которые накатывают как лавина с горы.
Тормознул резко, в пол, так что Игорь выругался, выскочил из-за руля, бросился к крыльцу и чуть не врезался в открывшуюся дверь. И просто схватил ее, вышедшую мне навстречу, в охапку, прижал к себе, зарылся лицом в густые душистые волосы…
– Любимая…
– Приехал…
– Я же обещал.
– Мы ждали, знали, что приедешь, – всхлипнула она.
Сыновья, такие выросшие, изменившиеся. Девочка, черненькая, белокожая, глазастая, стоящая поодаль и глядящая настороженно. Толкущиеся под ногами коты.
– А этого ты где взял? – Смех, рука показывает на ухмыляющегося Рабиновича-Иванова, стоящего у машины.
– Он тут… исторически сложился, – ответил я глупостью.
Плевать, кто о чем говорит, мы просто оба не знаем, о чем вообще надо говорить в такие моменты. Толкотня в тесной гостиной домика, закипающий чайник, неизвестно откуда взявшийся Володя, здоровый как медведь, Настя с коляской, которая все никак не желала въехать в дверь…
– …нормально, скоро расселят…
– …без проблем родила, видишь, какая красавица…
– …А шрам на лице откуда, а? Как укусил кто-то…
– …упал на железяку, не повезло. Но буду говорить, что морф покусал, и лишь благодаря молитве выжил. Секту организую… с послушницами.
– А еще раз по морде?
– Пап! Это «кольт»? А можно поглядеть?
– «Кольт» – фигня, я тебе такую фузею привез – обалдеешь.
Вытаскиваю из сумки длинный револьвер из нержавейки – тот самый, что взял с албанца.
– Держи, владей! Только осторожно!
– Класс-с-с-с!!! А можно попробовать?
– Потом! Где ты пробовать собрался?
– Обалдел ребенку так дарить? – Тычок в бок острым кулачком. – С ума там сошел?
– У меня и для тебя есть, не завидуй!
– Маш, я рад, что вы целы, что все у вас нормально, – увещевательный голос Рабиновича. – Мои тоже в порядке, Катька привет передает…
Когда это Катька привет передать успела, если мы ее даже не увидели? Ну ладно, пускай брешет, все во благо.
Суета, суета, суета. Смех, чай, гомон, юная и важная Бубу каким-то образом оказалась у меня на коленях, дав возможность осознать, что детей в семье прибавилось. Это хорошо, пусть прибавляются.
– Уволилась я, со вчерашнего дня, – говорит она, сидя рядом и привалившись к моему плечу. – Достал ты меня со своей агитацией, решила согласиться. Видишь, вещи все в сумках? Приготовились уже, вези нас во Ржев. Побурчали, но ничего не сказали: воссоединение семьи.
– А дом?
– Дом Володьке с Настей перейдет, а то им ждать еще, пока их переселят…
– Володь, а ты?
– Не, у меня работа, уже неудобно людей подводить. Наладилось все, привыкли – остаемся, в общем. В отпуск к вам поедем, – смеется он. – От нас, кстати, во Ржев поедут люди в следующем месяце, так что увидимся.
Разговоры, разговоры, разговоры, вроде уже и собираться пора, и в то же время спешить не хочется, так хорошо мне, что даже словами не могу описать. Вот они все, здесь, рядом, только руку протяни. Самая прекрасная женщина в мире, любимая, единственная, та самая, что снилась по ночам, о ком думал и боялся думать, та, ради которой прорвался через половину мира. Дети, за которых боялся и которых хотелось обнять так, что зубы сжимал до хруста, чтобы не завыть, – и вот они, младший на второе колено прорвался, целую его в затылок с жесткими упругими кучеряхами, а он, активно путая слова и стараясь перекричать шум, пытается мне что-то рассказать, а я ничего не понимаю, но старательно поддакиваю. Это и есть счастье, наверное.