Те триста рассветов...
Шрифт:
– Сталинград отрезан!
– закричал он Трофимову.
– Танки с крестами на берегу!…
Иван кивнул головой. Что он мог сказать? Конечно, это была тяжелая картина - немецкие танки, вышедшие на берег великой русской реки.
Так или иначе, печальная новость на некоторое время отвлекла от дела, притупила осмотрительность. Из этого состояния их вывел пулеметный огонь. Первая очередь «мессера» полоснула по верхнему крылу. Вероятно, от радости видеть перед собой такую заманчивую цель, как У-2, немец заторопился и промазал. Через несколько секунд он проскочил вперед и тут же стал разворачиваться для повторной атаки. Но Трофимов и Еркин, оправившись от мгновенного
Выручил маневр, который экипаж продумал еще до вылета, помог опыт других летчиков. Позже они рассказывали дам, как все было. Штурман повернулся лицом к самолетному килю и стал следить за немцем. Как только тот устремлялся в атаку, он кричал летчику: «Давай!» Иван мгновенно вводил самолет в предельно крутой вираж и таким образом они буквально в последний момент выскакивали из-под пулеметных очередей «мессершмитта».
Упорный немец сделал уже четыре безуспешных захода. Его пулеметные очереди прошивали воздух то справа, то слева от У-2. Но пятый заход оказался для экипажа роковым: из всей длинной очереди, выпущенной немцем, всего лишь одна пуля настигла экипаж. Она нашла свою цель - был ранен штурман. Трофимову ничего не оставалось, как приземлить машину в поле… Сделал он это, как всегда, мастерски. Но немец не уходил - ему нужно было поджечь машину и сделать снимок. Наши летчики отбежали от самолета, [13] и тут длинная и, как оказалось, последняя очередь прошила неподвижный У-2.
Трофимов перевязал рану штурмана. Подсчитали пробоины на самолете - сорок восемь! Не промахнулся все-таки немец.
– Как себя чувствуешь? Может, взлетим?
– спросил Трофимов.
Кое- как он развернул машину вдоль балки, на краю которой они оказались, усадил окровавленного штурмана в кабину, взлетел и через полчаса был дома…
Командир нашей эскадрильи связи капитан Карманов, человек осторожный и скрытный, большую часть времени находился в штабах наземных войск, получал от них задания на связь и особо не посвящал нас в свои планы. Мы же постоянно находились в готовности к вылету, коротая время под крылом самолета.
Однажды Карманов вернулся с целым пакетом поручений. И вот одни экипажи полетели на запад, в район малой излучины Дона, другие на юго-восток, за Волгу. Нам же с Лебедевым предстояло выполнить «более сложное», как выразился Карманов, задание: перевезти с речного буксира сейф, набитый секретными документами. Получив повреждение от бомбы, буксир тот затонул у острова севернее Камышина.
Третий раз за последний месяц я пролетал над Камышином и всякий раз заставал его горящим. Немцы не обходили город вниманием ни днем, ни ночью, поскольку через него двигались резервы к Дону и Сталинграду. На этот раз Камышин горел особенно сильно - от него только что ушли немецкие Ю-88. В небе еще висели облачка зенитных разрывов.
Буксир мы, нашли быстро. Кто-то с его борта выстрелил из ракетницы в направлении левого берега Волги, и я увидел у самой воды выложенный из досок знак «Т». Там стояли несколько человек и подвода. Последующие несколько минут изумили хладнокровием и смелостью Лебедева. Не успели мы приземлить самолет, как из-за островка выскочила пара Ме-110. Вначале они ударили бомбами по буксиру, затем стали заходить в атаку на наш самолет. Люди, стоявшие у знака «Т», мгновенно разбежались. Вот тут-то Лебедев и блеснул мастерством, спасшим наши жизни. Он неожиданно развернул машину навстречу атакующим, стал взлетать. Я и слова не успел вымолвить.
А тот сейф мы все же доставили по назначению. Им оказался небольшой, облепленный печатями железный ящик, который я принял у подполковника, расписавшись, как положено, в какой-то его книге, дескать, отвечаю за сохранность.
И все же мы не могли смириться со своей участью. С каждым днем нам становилось все тягостнее играть вспомогательную роль. Мы рвались к настоящему боевому делу, к непосредственному участию в борьбе с врагом.
– Стоило годы учиться, чтобы в тылу бумажки развозить, - ворчали мои товарищи.
Мысль обратиться за помощью к командующему 16-й воздушной армией родилась в тот день, когда мы впервые увидели генерала С. И. Руденко. Однажды его самолет приземлился на нашем «пятачке», как мы называли свою посадочную площадку. Чем-то привлекла она авиационного генерала. Окончив дела и садясь в самолет, командующий улыбнулся и что-то крикнул нам на прощание.
Его улыбка придала нам решимости, и вечером летчик Аркаша Чернецкий выразил общую мысль:
– Другого случая не будет. Надо завтра же лететь к командующему. Сразу видно, поможет обязательно!
Штаб воздушной армии в те дни размещался в станице Михайловской. Она уютно расположилась в небольшой долине, с двух сторон окаймленной плоской, изрезанной балками возвышенностью. С южной стороны, переходящей в степь, на окраине станицы примостилась небольшая посадочная площадка, на которой и приземлился наш самолет.
Нужно сказать, что до сих пор мы чувствовали себя довольно уверенно. В самом деле, мы прибывали в штаб армии не в тыл проситься.
Но как только показался дом, в котором разместился штаб, уверенность наша стала заметно убывать. Мой командир Лебедев, только что весело шагавший по накатанной дороге, примолк и все чаще стал поглядывать в мою сторону. Да и я был во власти, если можно так сказать, запоздалого раскаяния: улетели мы без разрешения, обращаемся к командующему не но инстанции, одеты не по форме. [15]
Как странно порой складывается фронтовая жизнь! Человек, ее боясь смерти, идет под пули - и в то же время за пустячную провинность перед начальством готов от страха сквозь землю провалиться…
– Младший лейтенант Лебедев и его штурман из эскадрильи связи прибыли с просьбой перевести их в боевой полк, - доложил за нас кто-то из офицеров штаба, и Руденко удивился:
– Что это за эскадрилья связи? Первый раз слышу о такой.
– По словам ее командира, товарищ генерал, эскадрилья подчинена штабу Донского фронта и действует в его интересах. Мы запросили штаб фронта, нам ответили, что это подразделение входит в состав нашей армии.
Такой ответ несколько озадачил командующего.
– Ну хорошо, допустим, я переведу вас в полк, а вам и там не понравится. Вновь побежите места по душе искать? Если так все начнут поступать, во что армия превратится? В неуправляемый сброд, извините!…
Генерал продолжает говорить, но я уже интуитивно почувствовал, что кризис в нашей судьбе позади. Я видел по потеплевшим глазам командующего, по его мимолетной улыбке, что мы спасены.
– Вы чему улыбаетесь?
– строго спросил командующий.