Те триста рассветов...
Шрифт:
– Экипаж готов?
– Штурман готов! Радист готов! Стрелок готов!
– ответили мы почти одновременно.
– Ну тогда пошли, ребятки!
– Голос Лайкова дрожал и прерывался от вибрации. В тот же миг он отпустил тормоза, и машина рванулась вперед, разрывая туманную стену.
Никогда Лайков не взлетал так спокойно и легко. Вот он поднял носовое колесо. Вот машина вздрогнула от легкого удара складывающихся шасси. Вот она просела - Лайков убрал закрылки.
Вверху над нами стало быстро светлеть и вдруг в глаза ударил яркий солнечный
– Эх, красота!
– воскликнул Лайков, удивив нас чересчур бодрым настроением.
– Живем, ребятки! Боря, курс. Радист, сообщи на землю: пробил облака, высота полторы тысячи. Иду на цель.
Владислав прежде не отличался в воздухе чрезмерной веселостью. На всякую шутку, остроту он только молча растягивал в улыбке губы. Анекдотов не рассказывал, хотя послушать был не против. А вообще-то в полете он чаще молчал, весь отдаваясь пилотированию. Молча и быстро, с отменной точностью выполнял команды штурмана.
В тот раз для кого-то могла показаться странной веселость летчика, но я-то понимал его прекрасно. Экипажу предстояло выполнить чрезвычайно сложный полет, может быть, последний в жизни… Пробив облака, мы как бы начисто оборвали нити, связывающие нас с землей. Но вечно в полете не будешь. Земля вновь примет нас, и произойдет его очень скоро. Только будем ли мы ходить по ее тверди, как ходили всегда?… На работу, на то, чтобы все закончилось благополучно, и настраивал нас лейтенант Лайков. Во многом судьба задания и наша жизнь зависели теперь и от его искусства, и от бодрого настроения.
Ползущий по кабине луч солнца на мгновение выхватил маленькую наклейку на командном приборе фотоустановки - портрет Николая Островского. Невольно припомнились слова Лайкова:
– Представляешь, какой романтикой веет от полета на боевой машине…
Что и говорить, суровая романтика выдалась нашему экипажу. Но другой не надо… [140]
Примерно за 30 километров до цели мы начали пробивать облака вниз. Вновь исчезло солнце, сырая мгла окутала самолет, стало не видно даже консолей крыльев. Глаза забегали по приборам: курс, время, высота… курс, время, высота…
Мне, штурману, в облаках не по себе - скорее бы увидеть землю! Но Лайков осторожен, ведь здесь не район аэродрома, известный до кустика и бугорка. Внизу, куда осторожно крадется наш самолет, - враг…
Стрелка высотомера отсчитывает оставшиеся метры до земли - 500, 400, 300… Невольно подбираю под себя ноги, словно боясь врезаться в землю, до которой рукой подать. Наконец самолет прошел сквозь облака - все, вот она, земля! Высота 250 метров. Клочья тумана несутся навстречу моей кабине с устрашающей скоростью. Надо быстрее определить свое место. Издалека стремительно приближается скрытый густым кустарником крутой изгиб Нарева. Ну и удача!
Черная вода мелькнула под крылом, исчезла. Но мне достаточно было этого мгновения, чтобы убедиться:
Лайков молчит, как всегда точно выдерживая режим боевого курса. С этой сложной задачей он справляется блестяще. Хоть и мала высота, самолет летит как по струнке, не рыскает, не скользит, не кренится. Еще раз убеждаюсь, какой отличный пилот мой командир.
Разъезд! Хочется заорать от радости, потому что все так удачно совпадает. По привычке все видеть внизу, успеваю заметить на путях разбитый эшелон, черное дымящееся пятно вместо паровоза, солдат, автомашины, танки, разбросанные но земле бочки, ящики. Увидев самолет с красными звездами, немцы бросаются в стороны от вагонов - соображают!…
Приближение цели я угадал по многим признакам. Высота, на которой был опорный пункт, дымилась, как вулкан. Сквозь дым молниями сверкали вспышки. Это были [141] разрывы снарядов и мин. А длинные языки - от артиллерийских выстрелов.
«Бить по выстрелам!
– приказываю себе.
– Это ведут огонь батареи противника…»
Палец лег на кнопку сброса. Приникаю к прицелу и вдруг… все исчезло, ничего не видно. Тут же, как сдавленный крик, голос Лайкова:
– Не бросай! Облака…
Плотное облако поднявшегося тумана закрыло цель как раз в тот момент, когда должны были сорваться вниз бомбы.
Вот оно, невезенье! Как же все хорошо было минуту назад…
– Делаем второй заход!
– кричу Лайкову.
– Крен тридцать градусов, разворот левый!
За спиной разом застучали крупнокалиберные пулеметы Снегова и Яковлева - бьют по высоте. Молодцы ребята! Не ждут команды.
Знаю, как трудно Лайкову вести тяжелую машину у самой земли, то и дело попадая в облака, но он выполняет маневр безукоризненно. А немцы словно опомнились. Теперь уже со всех сторон к самолету тянутся пулеметные и пушечные трассы. Серия снарядов прошивает туманную пелену рядом с кабиной, с треском разрывается немного выше самолета. Это бьет наш главный враг - скорострельная зенитная пушка «эрликон».
Вновь проходим над разъездом. Хорошо видно, как немцы бьют по самолету из винтовок и автоматов, лежа на спине. Стреляют все. Даже танк, задрав пушку, успевает ударить трассирующим снарядом. Наш бомбардировщик, несущийся над землей, - слишком заманчивая цель, чтобы в него не выстрелить. Вот светящиеся шары зенитных снарядов несутся прямо в лоб моей кабины. Спиной чувствую, как некоторые из них с визгом и скрежетом пропарывают обшивку. Но машина лишь вздрагивает от ударов и продолжает нестись к цели. Двигатели работают исправно.