Те же и граф

Тартынская Ольга

– Нет, я так не смогу, как ты. Во-первых, привыкла к нашим гениальным детям, ради них, можно сказать, и тружусь. А во-вторых, грех жаловаться: я хожу на службу два раза в неделю. Работа не надоедает.

Колосова не кривила душой, она обожала свою работу. Конечно, было много всякой ненужной ерунды, все стонали от администрации и чиновничьего произвола, ну а где на Руси не стонут от этого? Кажется, вся страна в полоне и нет спасения. Как говаривал когда-то однокурсник Маши:

– Что ты удивляешься? Вон Иван Иванович с Иваном Никифоровичем

до сих пор судятся!

Колосова знала одно: делай что надо, и будет что будет. Надо честно делать свое дело или уж не браться за него.

Однако где взять деньги, чтобы поехать к Толе в больницу? Скрепя сердце Колосова набрала Милкин номер. На диво, Милка легко согласилась дать взаймы, но вот подъехать не могла, договорились встретиться в метро.

Пока ехала на встречу с подругой, потом покупала фрукты на рынке у метро и снова ехала, уже до больницы, Маша все думала о том, почему она одинока. Вот наступили каникулы, радуйся жизни, отдыхай с удовольствием! Так нет же, из дома не высовывается, с дивана не слезает, от телевизора и компьютера уже одурела. Ну, допустим, нет денег. Но ведь и без денег в Москве можно прекрасно отдыхать: в конце концов, есть бесплатные музеи, разные лектории, концерты, выставки, куда открыт свободный доступ. В интернете постоянно вывешивают приглашения на всякие культурные мероприятия, не требующие денег.

Наверное, дело все-таки не в деньгах, а в том, что одной не хочется никуда идти.... Где же все, кто сопутствовал по жизни Колосовой? Из одноклассников почти ни с кем не осталось связи. Все разъехались по разным отдаленным районам, когда центр стали тотально перестраивать. У Маши не было даже родной школы, куда можно было прийти на встречу выпускников, повидаться с учителями, восстановить отношения с подзабытыми одноклассниками. Ее школу снесли, потому что она находилась на территории монастыря. Монастырь вернули церкви, населили монашками. Решили восстановить разрушенный в советское время собор, вот школу расформировали и снесли.

А ведь какая хорошая была школа! Директор ее, Гелия Ивановна, столько мальчишек спасла в конце 80-х-начале 90-х., столько судеб не дала искалечить! Да, это была советская школа, в которой хранили память о погибших в войну выпускниках, много времени уделяли спорту, устраивали линейки, воспитывали нерадивых. Учителя работали еще по старинке, детей строжили, но любили. Никакой демократии, которая буйствовала вокруг. Гелия Ивановна сделала возможное и невозможное, сохраняя традиции вверенного ей учебного заведения. Но пришли иные времена.

Когда решили выселять школу, обещали выделить под нее новое здание, которое строилось неподалеку. Однако, как потом узнала Колосова, в этом здании открыли гимназию, а Машину школу окончательно расформировали, рассовав детей и учителей по разным учебным заведениям. Гелия Ивановна умерла через несколько месяцев после этого...

Словом, школы у Маши не осталось, одноклассники все разъехались из района. Конечно, когда появились социальные сети, многие нашлись, переписывались, но до встреч дело как-то не доходило.

Что касается университета, то тут тоже незадача. Колосова училась на вечернем отделении, а вечерники изначально люди занятые, многие обременены семьями. Не сложилось близких отношений, не было крепкой связи. Вот только Милка и осталась от университета. И то не сразу. Маша встретилась с ней после долгой разлуки случайно. На очередной олимпиаде, куда она сопровождала своих подопечных. Милка тоже привезла ребят, и они сидели вместе три часа в ожидании, говорили о школе, рассказывали о себе, вспоминали однокурсников. Мало кто пошел трудиться по специальности: они торговали, занимались бизнесом, сидели в офисах.

Маша тогда удивилась: Милка с ее энергией и пробивной силой и - в школе! Потом поняла почему. Попова растила сына одна. Забрала его у матери, отправила в школу и сама пошла туда. На лето уезжали к матери в провинцию или на Азовское море, а потом стали и за границу выбираться. К школе Милка прикипела душой и уже не захотела уходить. Появились возможности и перспективы, теперь уж сам Бог велел работать.

Вот так они и сошлись. Обе были одиноки, то есть не замужем. И обе были училками.

Маша доехала до больницы, нашла нужное отделение, натянула бахилы и поднялась на третий этаж. С опаской открыла дверь нужной палаты. Толя сидел в кровати и что-то читал. Заметив Машу, встрепенулся ей навстречу. Палата была двухместная, сосед Толи деликатно вышел за дверь. Юный поэт был бледен и слаб. У Маши не осталось сомнений, что он страдает.

Колосова деловито выложила на тумбочку фрукты и принесенные книги.

– Спасибо!
– Толя алчно блеснул глазами и взялся за книги.

Маша стала мыть фрукты под краном в чистой раковине.

– О, Бродский! Спасибо. И за Булгакова тоже. "Белую гвардию" я не читал...
– радовался больной.

Маша присела возле его кровати, готовая к услужению.

– Так что же с тобой?
– спросила она.

Толя потупился.

– Да так... Приступ был, думали, будут оперировать, но врач сказал, что пока нет необходимости...

Маша так и не поняла, что с ним. Что-то с лимфосистемой. Не хочет говорить о своей болезни, что ж. Мужчинам стыдно болеть, это он правильно понимает.

– Толя, пока ты лежишь, я наберу на компьютере твои тексты, которые мы отобрали для сборника. Мне все равно сейчас делать нечего. Ты выйдешь, и отнесешь сборник в издательство.

Толя приложил тонкую руку к сердцу:

– Я буду вам очень благодарен!

Они заранее выбрали небольшое издательство, которое бралось печатать стихи. За деньги заказчика, естественно. Машу прельстило то, что редакторы все же старались отбирать наиболее талантливых авторов, не хватались за абы что. А Толе нравилось название: "Скорпион". Как в Серебряном веке у Брюсова! А деньги... Толя готов попросить у отца, с которым не поддерживал отношения из принципа.