Театр Аустерлица
Шрифт:
Единственный раз случилось ему отклониться от привычного пути и ступить на путь чистого злодейства. Посланный в 1793-м году комиссаром Конвента в Лион, Фуше расстрелял несколько тысяч горожан и снес самые красивые городские здания. Ему удалось внести изрядный вклад и в само палаческое дело – видимо, впервые заключенных расстреливали из пушек. Делалось ли это из экономии денежных средств, для устрашения или по другой причине, осталось неизвестным. А разрушенные здания восстановил только Наполеон в начале консульства.
После заседания совета министров Фуше понял, что пришло его время. В Бельгии случилась настоящая катастрофа и ставить теперь нужно на Бурбонов. С Наполеоном можно больше не считаться. Интрига – вот его оружие, те несчастные, кого удастся обмануть и одурачить – его армия. Тут ему нет равных, здесь он сам – Наполеон. Теперь главное не потерять ни секунды. Сегодня его Аустерлиц! Мчится в Пале-Бурбон, где заседает палата, сообщает Ла Файету и президенту Ланжюине, что Наполеон хочет распустить парламент, действовать нужно немедленно – завтра будет поздно, вовлекает Жея, Манюэля, Лакоста, еще десяток депутатов. Одним льстит, других убеждает, третьим грозит – у Фуше всегда есть на всякий случай кое-какие бумаги для шантажа. На следующий день палата объявляет себя нераспускаемой. Лафайет громыхает с трибуны как во времена старого Конвента:
– Депутаты! Впервые за много лет вы слышите голос, который ещё узнают старые друзья свободы. Я хочу рассказать вам об опасностях, которые угрожают стране. Зловещие слухи, ходившие по Парижу в последние два дня, к сожалению, подтвердились. Сейчас самое время сплотиться вокруг старого трёхцветного знамени 1789 года – знамени свободы, равенства и общественного порядка. Только вы можете теперь защитить страну от внешнего врага и внутренних раздоров. Только вы можете спасти честь Франции.
И дальше главное:
– Палата представителей заявляет, что независимость страны под угрозой. Палата представителей объявляет себя нераспускаемой. Любую попытку распустить её считать государственной изменой. Кто бы ни предпринял такую попытку, он будет объявлен предателем родины.
Всего через две недели прозревший Ла Файет спросит Фуше:
– Куда мне теперь идти, предатель?
– Иди куда хочешь, дурак, – равнодушно ответит тот.
Но пока действие развивается стремительно. К депутатам присоединяется палата пэров. Ней, только вернувшийся из Бельгии, требует возвращения Бурбонов. Герой честно несет голову на плаху. Правда, коллеги-пэры относятся к пылкому маршалу настороженно: слишком уж похоже на измену, к тому же бесполезную. Ему такого не простят, он не Фуше.
Так или иначе, пути назад больше не было. Интрига сработала. Теперь ни Люсьен Бонапарт, ни Карно, ни Даву не могли ничего изменить. Слово «отречение» витало в воздухе.
«…приношу себя в жертву…»
Какую мерзость они сотворили – нераспускаемая палата! Парламентский переворот. Он даже не объявил перерыв в заседании палат, хотя имел право их распустить, а депутаты – законодатели, не задумываясь, растоптали конституцию ради иллюзии собственной власти. И удержится эта власть от силы неделю, пока не придет настоящий хозяин. Ла Файет под триколором и припевочкой о свободе – равенстве сдаёт Францию Бурбонам. А хор бывших якобинцев и жирондистов ему подпевает. Дивная картина! Еще отвечают Люсьену, что они отдали ему, его брату, полмиллиона жизней. Какая низость! А сколько унес их террор?! Только вместо славы – тюрьма и позор, а в награду за службу – публичная казнь. И за всем этим на заднем плане извивается тень Фуше. Произносить речи не его дело, для этого есть марионетки, а он кукловод, его дело – дергать за ниточки. Что ж, интрига удалась.
Весь день и половину следующего делегации министров и депутатов сновали из Елисейского дворца в Бурбонский [13] и обратно. В середине дня добавился еще Люксембургский, где заседали пэры. Якобы что-то обсуждали, согласовывали, но ясно было, что всё впустую.
Зато предместья, те самые, которые управляли Парижем и Францией в 93-м, требуют дать отпор врагу. Им нужен император. Один знак или слово – и они, пожалуй, перережут палату.
Но как он может своими руками разрушить то, что построил?! Его Кодекс, департаменты, Почетный Легион. Он и нужен был, чтобы объединить нацию после кровавой смуты. Теперь затеять ее самому? Стать королем улицы, императором Жакерии? Воевать с французами? 18 брюмера было бескровным, на пути от бухты Жуан до Парижа в каждом городе его встречали ликующие толпы. Начать гражданскую войну, да еще когда враг идет на Париж?! О таком и подумать страшно – ни власть его, ни жизнь того не стоят. Союзники воюют с ним, а не с Францией? С призраком революции в его лице? Он единственное препятствие к миру? Ни секунды в это не верит, но если Франции нужна жертва, придется ее принести. Его время прошло, однако и дело свое он сделал.
13
В Бурбонском дворце заседает нижняя палата франузского парламента. Тогда она называлась палатой депутатов.
В 4 часа зовет Люсьена, диктует, то расхаживая по кабинету шумными сердитыми шагами, то вдруг застывая как оловянный солдатик:
«Французы!
Начав войну за независимость страны, я рассчитывал на объединение всех усилий, всех желаний и на содействие всех авторитетов нации.
Обстоятельства изменились. Я приношу себя в жертву ненависти врагов Франции. Моя политическая жизнь закончилась. Провозглашаю императором французов своего сына, Наполеона II.
Конец ознакомительного фрагмента.