Театр Аустерлица
Шрифт:
В Европе нет места для них обоих. Один должен уйти. Кто? Провидение разберется. Но у него, Александра, есть миссия. Это то, к чему он предназначен, – уничтожить выскочку. И кажется, сейчас для этого самый удобный момент.
Вишау
Совсем маленькое сражение с большими последствиями
Пока Савари беседовал с Александром, русская армия шла вперед. У Вишау на ее пути стояла небольшая гусарская часть генерала Трейяра. Бригадой она была только по названию, поскольку насчитывала едва ли треть состава. Завидев тысячи всадников и пехотные колонны, гусары вскочили на коней и бросились вон из городка. Долгоруков во главе 12 батальонов пехоты первым вошел в Вишау и пленил эскадрон, застигнутый в пешем строю. Казаки и павлоградские
Приманка
Если рядом бесплатный сыр, оглядись вокруг, не в мышеловке ли ты
Наполеон остался доволен докладом Савари. Повертел в руках бумагу, усмехнулся: «Главе правительства». Ндаа.
– Савари, раз уж вы свели знакомство с русским императором, стоит его продолжить.
Он был в хорошем настроении.
– Поезжайте к нему снова и скажите, что завтра я хочу с ним встретиться. Мир можно заключить сейчас же и на самых умеренных условиях. А пока договоримся о перемирии на 24 часа. Отправляйтесь немедленно.
Перемирие было нужно, чтобы успели подойти корпуса, стоявшие на расстоянии одного перехода.
Теперь Савари приняли в русском лагере хуже. Александр был сух и встречаться отказался, но предложил вместо себя Долгорукова. Это была дерзость, однако император, не задумываясь, согласился: русский царь, сам того не понимая, ему подыгрывал. Пусть его считают слабее, значит, больше надежды, что будут атаковать. И он незаметно подскажет, где именно.
Чем тверже Наполеон казался окружающим, а за 20 лет походов никто ни разу не застал его растерянным или хоть чуть неуверенным в себе, тем больше сомнений и страхов точили его изнутри. Да, он выманил союзников из Ольмюцкой крепости. Только что дальше? Будут ли они и впредь следовать его плану? А если вот прямо сейчас безо всякого перемирия всей силищей ломанутся вперед, когда в каждой части еще полно отставших, которые подтянутся только к самому сражению, и не подошли ни Бернадотт, ни Даву с Фрианом, ни остальные.
Хищным военным разумом он сразу видел опасность. И в подтверждение тут же чувствовал ее телом: мышцы ног пронзала нестерпимая боль, словно сквозь них пропускали сильный электрический ток. Внезапный разряд выкручивал каждую, они переплетались как веревки в клубке, ноги подкашивались, становились тряпичными и тело готово уже было мягко осесть будто пустой мешок, но в следующее мгновение боль проходила, оставляя мерзкий привкус трусости и малодушия. Лицо ухитрялся держать непроницаемой маской, чтобы не выдал ни один мускул, только пальцы сжимались за спиной в кулаки. Баталий не выигрывают без риска, а боль, даже такая, отнюдь не смерть.
Маршалы думают, что Працен – ключ ко всему сражению. Ну и хорошо, значит, австрийцы и русские думают так же. Из этого ключа получится отличная приманка – кому достанется, сразу почувствует себя победителем. Правда, нужно еще победить. Послезавтра будет кровавый день, а пока он устроит балаган с переговорами и отступлением. Если все получится как задумано, победа должна быть полной, и еще можно спасти несколько тысяч жизней. Тысячи молодых мужчин, мужей, любовников, детей, отцов, которых привели сюда долг, желание славы или страсть к наживе, привычка драться или покорность судьбе, отважных, осторожных или даже трусливых, вояк, крещенных огнем, и юнцов, не нюхавших пороха. Он представлял их себе очень легко как четырехугольники каре в синих мундирах, да зачем их как-то представлять, они же тут рядом, перед глазами. Только нужно знать, как вставить этот ключ, там замок с секретом, никто этого не понимает, ни противник, ни его маршалы, а он знает как. Они пришли раньше и, естественно, заняли высоты, тактически безукоризненно, теперь он отступил в страхе перед неодолимой мощью врага и освободил их – картинно, напоказ. Русским ничего не остается, кроме как принять этот дар. Сейчас у союзников есть возможность маневра, а ему нужно, чтоб они заняли Працен и спустились оттуда, пытаясь окружить его правый фланг, тогда он сможет рассечь их центр и ударить с тыла.
Есть такая шахматная задача – чтобы победить, нужно пожертвовать ферзя. Здесь что-то подобное. Ему обязательно должно повезти. Они сделали уже столько глупостей, что сделают и еще одну ошибку.
Он дал им разбить Трейяра – а что было делать? Раз уж так слаб, для правдоподобия русские должны одержать хоть крошечную победу. Авангардным частям приказано отступать без боя при наступлении неприятеля. Пусть Александр порадуется.
Мюрат в развевающемся золотом плаще со свисающими, как на театральном занавесе, кистями и в расшитом золотом камзоле примчался к нему вчера, пылая праведным гневом – бригада Трейяра была из его резервной кавалерии:
– Сир, прикажите атаковать! С десятью эскадронами я буду гнать эту сволочь до самой Сибири!
Он остановил принца движением руки.
– Пока не нужно ввязываться в сражение. Еще не время.
Иногда полезно слегка поднять боевой дух врага, особенно когда понимаешь, чем все кончится. Русский император должен быть уверен, что Буонапарте – так, кажется, они его называют между собой на итальянский лад, боится союзников и делает глупости – отступает при первом движении противника, уходит с ключевых высот, не рискует ответить ударом на удар. Иной боевой генерал задумался бы, а теоретики вроде Вейротера и лощеные адъютанты примут за чистую монету. Он сыграет не хуже, чем в Комеди Франсез – зря, что ли, они его считают итальянцем, любой итальянец прирожденный лицедей. Завтра приедет на переговоры любимец царя принц Долгор'a – кто может выговорить эти русские фамилии. Посмотрим, с чем. Он готов заключить мир на разумных условиях – с русскими нужен союз, а не война, австрийцы же побеждены и будут сговорчивы: в конце концов, его войска стоят в Вене. Но это вряд ли. Резвая молодежь хочет его разгромить.
Что ж, пусть попробуют. Он дарует им право первой атаки. Они же не знают пока, что она будет единственной. А если русские не уйдут с Працена, поставят там пушки и будут расстреливать сверху его войска – так бы поступил он сам, так и поступит сразу, как только снова будет наверху? Тогда не будет ни поражения, ни победы – он не станет их штурмовать. Нет, они уйдут – им нужна слава, царь с придворными уже уверены, что послезавтра вдребезги разобьют старого глупого Наполеона. Конечно, он стар – ему уже 36, а тому 28. Завтра увидим, так ли все это, как кажется. Долгор'a должен не просто поверить, а прочувствовать до конца и убедить своего господина. Дело того стоит – он постарается. Працен – ключ ко всему, хотя даже Ланн, самый талантливый из маршалов, ничего тут не понимает.
Если будет сражение, оно покончит со Священной Римской империей. Германские государи пойдут за победителем.
Переговоры
Около полудня Савари вернулся в штаб Наполеона, располагавшийся на небольшом постоялом дворе по дороге в Брюнн:
– Сир, принц Долгор'a ждет на первом посту.
Не успел он договорить, как император уже мчался туда с такой скоростью, что взвод охраны едва поспевал следом. Он всегда передвигался стремительно, нетерпение гнало вперед, а тут еще подстегивала сумасшедшая мысль: «Вдруг царь, наконец, понял, что для войны нет причин, и удастся заключить достойный мир?»
Высокому, белому, лощеному Долгорукому, воспитанному в пышной и медленной церемонности русского двора, был неприятен сам вид этого смуглого, слишком быстрого человека с резкими порывистыми движениями. Не только в нем не было византийской царственности, надмирного величия василевсов, но он даже не был аристократом, т. е. равным. Его сюртук и треуголка тогда еще были внове в Европе, она оценит их чуть позже под гром пушек завтрашнего Аустерлица, Йены-Ауэрштедта и Фридланда, сегодня же этот странный наряд и залепленные грязью сапоги совсем не понравились русскому князю. То ли дело золотые, генерал-адъютантские, с императорским вензелем эполеты, и сапоги, в которых послушно отражается грязное небо этой никому никому не известной деревушки.