Театр тающих теней. Под знаком волка
Шрифт:
— Да, Эгберт, да. — Йонас вырывает подол ее юбки из рук Ван дер Пула. — Пусти! И Марту, твою Марту, будем искать.
Ноги у нее уже сбиты в кровь. В порезах от осколков камней и балок. В ожогах от горящих углей, по которым приходится бежать.
— Левее! Давай левее! Мастерские там. Были!.. — кричит Йон.
И они бегут в огненно-кровавое месиво, оставшееся на месте лучших Новых мастерских лучших художников Гильдии Святого Луки.
— Анетта! Доченька!!! Анетта!!!
Кричит истошно, в надежде, что девочку кто-то укрыл, спрятал и она услышит мать.
— Разбирать завалы надо!
Йон из-под обломков вытаскивает котенка, с которым играла Марта. Дочка Эгберта. Мертвого котенка.
— Разбирать завалы надо! Под завалами могут быть живые! Крестьян с телегами звать.
Йон бежит и останавливает первую приехавшую со стороны деревни телегу. Поворачивает ее к завалу.
Испугавшаяся огня и падающих обломков лошадь пятится назад, не хочет идти. Крестьянин хлещет лошадь кнутом, та только встает на дыбы.
Йон отбирает у мужика поводья и с неведомо откуда взявшейся силой тянет лошадь к завалу.
— Веревки нужны. Самые толстые. И лошади еще. Балку оттащить.
Йон командует крестьянскими мужиками и прибежавшими на помощь горожанами.
— Балки. Растаскивать балки.
Ее девочка под балками?!
— Анетта! Нетта! Ана! Ана!
В этом огненном аду Агата обежала уже вокруг бывших мастерских.
Люди выползают из-под обломков.
Люди лежат под ними.
Люди зовут на помощь. Или и звать уже не могут.
Руки, ноги, головы. Целые. Оторванные. Разбитые. Раздробленные. Опаленные.
Она поможет им. Поможет. Только дочку найдет и поможет.
— Ана!!!
Йоханес с крестьянскими мужиками связали в единую цепь уже несколько телег и оттаскивают первую из рухнувших балок.
Агата кидается туда.
— Назад!
Йон кричит ей, отгоняет от завала.
Другая балка накренилась и вот-вот рухнет.
Босыми обожженными и сбитыми в кровь ногами Агата карабкается по завалу, руками разгребая осколки и камни.
Господи Всемогущий! Прости все вольные и невольные прегрешения. Прости рабу твою Агату! Господи!
Крестьяне и горожане рядом с ней уже разбирают завалы.
— Раз-два! Взяли! Еще раз! Взяли!
Оттаскивают еще одну балку. Рядом рушится кровля, едва успевают отскочить в сторону. Осколки царапают ей щеку.
— В сторону! В сторону. Еще кусок рухнет!
Отбегают назад. А ей надо вперед. В кучу, под завал, где может еще дышать ее девочка!
— Можно! Подходим! Разбираем, — командует Йон.
Она руками разгребает камни. Ноготь сорвала. Боль острая. В сердце боль хуже.
— Тихо! Кто-то есть!
— Шевелится!
Из-под завала рука. Испачканная той же охрой, какую она сегодня исподтишка стащила со стола Фабрициуса. И которая давно смешалась с людской кровью на ее юбке.
— Карел!
Не отвечает.
— Карел!
Это Фабрициус!
— Стой! Стой. Камень рухнет!
— Йон! Это Фабрициус!
Как только ей удается перекричать весь этот грохот и стоящий над пожарищем вой и крики!
Йон снова оттаскивает ее в сторону. Огромный камень падает в том самом месте, где она только что стояла.
— Разбираем. Вместе. Осторожнее. Достаем. Достаем!
— Карел! Анетта где?! Карел?!
Не слышит! Шок. Или контузия.
— Жив?! Карел? Где Анетта?!
Трясет за руку Фабрициуса, рисовавшего ее девочку.
— Дышит. Но без сознания.
— Анетта где???
— Переносим! Осторожно! В больницу везти надо!
Йоханес замирает над своим учителем.
— Надо в больницу быстрее. Но все лошади заняты! Балки и большие камни растаскивать скорее надо. В больницу потом.
— В сторону. Дальше! Дальше! Так! Так.
— Анетта где? Карел?!
Падает на колени посреди всего этого хаоса и пожара!
Господи! Помилуй и прости! Спаси мою невинную девочку. И никогда больше! Никогда! Не помыслю о чужом муже! Прости меня, Господи! Не наказывай так.
— Ребенок! Под завалом ребенок…
Вскакивает с колен.
— Жива?! Жива?!! Скорее, скорее… Анетта! Девочка!
Раздробленная в кровавое месиво детская ножка, не узнать.
— Камень! Большой камень на раз-два!
Йон и крестьяне переваливают в сторону большой камень. И становится видно раздавленное детское тельце, почти полностью засыпанное пеплом и золой.
— Ааааааа! Анетта!!! Аааа!
Руками разгребает золу и мелкие камни. Головка пробита, кровь течет. В копоти и пепле цвет волос не узнать. Всё кровавое. И черное.
Ручонка торчит. В которой зажата деревянная лошадка на колесиках. Которую когда-то давно в трактире в Харлеме ей выстругал отец. И которую сегодня по дороге в мастерские дочка то катила на веревочке, то в своей ручке несла.
— Анетта!!!
Йон прижимает пальцами детскую шейку, пытаясь прощупать биение.
— Нет. Не бьется пульс.
За что, Господь Всемогущий! Девочка моя! За что?!
Йон, разгребая вместе с ней золу и камни, переворачивает девочку на спину и…
Марта.
Мертвая девочка — Марта.
Дочка Эгберта ван дер Пула.
Игравшая в мастерской отца с кошечкой. Которая тоже мертва, обуглившаяся лапка торчит рядом.
И крик вырывается из горла Агаты. На всё грохочущее пространство.