Театр тающих теней. Под знаком волка
Шрифт:
Важный кожевник разглядывает картину. Поворачивает картину к свету то одним, то другим краем.
— И следующие его картины будут всё лучше, Господин Секретарь Гильдии.
Гость откладывает картину в сторону. Возьмет — не возьмет?
— Господину Хансу нужно взрыв писать.
Господи! Всемогущий! Неужто передумал покупать? Даже жарко стало. После стольких дней холода бросило в жар.
— Нужно, Господин Секретарь! Вы совершенно правы! Нужно!
Только бы убедить.
— Муж намерен писать!
— Что господин Ханс по поводу взрыва думает?
Важному кожевнику хочется о важном поговорить. Но с напугавшей его мумией говорить не получится. Приходится говорить с женщиной, что ему не по статусу.
— Происки врага, я так думаю! — Кожевник решительно рубит воздух рукой. — Испанцы пороховые склады подорвали, ясное дело! Как ваш муж считает?
— Уверена, Господин Секретарь Гильдии, муж с вами согласен. Немного поправится после ранений и обязательно вам это подтвердит.
— Хотя я тут слышал и другие разговоры… Про нечестную конкуренцию в Гильдии Святого Луки, — продолжает кожевник.
— Нечестную конкуренцию? — вторит ему Агата.
— Мол, слишком много художников в нашем Делфте развелось. Слишком много предложений. Цены на картины стали падать…
— Цены на картины? — не сразу понимает Агата. И охает. Дошло. — Вы думаете, такое мог сделать кто-то из своих?
— Не думаю! — Кожевник качает головой. — Гильдия Святого Луки — почтенная Гильдия! Наговаривать на ее председателя господина Маурица и на ее членов — страшный грех! Просто что слышал, то и передаю. Хотелось бы мнение господина Ханса узнать.
— Уверена, к следующему разу ему будет немного лучше, и он сможет сам говорить с вами.
Кротко кланяется. Только бы вытерпеть. Только бы удержаться в этой приторной игре в покорную, ничего не понимающую жену. Только бы вытерпеть. Только бы деньги получить. Кажется, главный кожевенник лезет за кошельком. Не спугнуть бы! Не спугнуть…
— Нужно писать взрыв. Как Ван дер Пул пишет! Так и передайте!
Рука кожевника зависла над кошельком. Передумал? Решил, что взрывы на картинах Эгберта более ходовой товар, чем пейзаж Делфта до взрыва Ван Хогволса?
— Царствие небесное рабе божьей Марте.
Агата крестится.
Важный кожевник, переложив кошель из правой руки в левую, крестится вслед за ней.
— Такое горе у Ван дер Пулов. Горе такое!
— Бесконечное горе, Господин Секретарь. — Она вторит, продолжая креститься и не спуская глаз с руки важного кожевника, с зажатым в ней кошельком. — Передам мужу. Непременно передам, что вы советуете взрыв писать.
— Ходовой товар. Понимать нужно. Теперь все хотят картину взрыва.
Задубленные за долгие годы работы с кожей руки главного кожевника развязывают тесемки на кошеле.
— Все!
— Кроме тех, кто там был, — бормочет Агата.
— Что вы сказали?
— Говорю, что вы правы. Все хотят взрыв!
Пальцы зачерпнули из кошелька несколько монет. Сколько? Сколько?
— Говорите, этот пейзаж оставался в домашней мастерской в наброске.
— Истинная правда, Господин Секретарь.
Что же он медлит? Что никак не достанет монеты? Не верит? Сомневается?
— Хансу оставалось его только дописать.
— Как же он может писать в своем нынешнем состоянии?! Не ходячий. С ожогом лица?
Рука в кошельке застыла. Никак не вытащит монеты на стол.
— Он сильный человек, Господин Секретарь!
Только бы не передумал! Господи, помоги! Только бы не передумал! Только бы заплатил. Заплатил за этот пейзаж берега реки Схи с прозрачным осенним солнцем в желтой листве ракитника. Только бы заплатил. Хоть сколько-нибудь. Хоть сколько…
— Сильный человек. И хороший художник.
Не сводит глаз с руки в кошельке.
— Вы, с вашим безупречным вкусом, Господин Секретарь, знаете, что Ханс хороший художник.
Не подмажешь, не продашь! Так и муж говорил. Она никогда прежде не продавала. Как это тяжко, оказывается, облизывать покупателей. Как противно.
Рука достает из кошелька монеты. По одной выкладывает на стол рядом с пейзажем.
Одна. Две. Три монеты…
— Мама! Мама!
Анетта кричит из-за двери! Только не это! Только не сейчас.
Четыре… Пять…
Только не про больного. Только бы она ничего не крикнула про больного! Только не про него!
Шесть… Семь…
— Мама! Он описался!
Рука важного кожевника замирает.
Господи! Дай ей замолчать! Дай теперь немедленно девочке замолчать! Не выдать, что художник, чью работу сейчас так дорого продают, мочится под себя…
— Мама! Йонас описался. Не получилось у него проситься пис-пис.
Фух!
— Анетта, сними с брата штаны. Я скоро приду.
Восемь…
— Простите, Господин Секретарь, прислуга к мяснику за отбивными к ужину ушла, за детьми некому присмотреть.
«За отбивными»! «Прислуга ушла к мяснику»! Когда они последний раз ели мясо? До взрыва. Конечно, еще до взрыва…
Девять…
— С детьми столько забот, — кивает важный кожевник. И достает из кошелька еще одну монету.
Десять…
— Но это последний раз, когда я беру у вас работу. И только потому, что договаривались с Хансом до… До взрыва договаривались.
Десять гульденов!!!
Десять!!!
Ей не придется продавать кольцо отца!
Они смогут купить дрова на зиму!