Театр тающих теней. Под знаком волка
Шрифт:
И рождественского гуся!
И краски! Главное, она сможет купить краски! И кисти. Не то, что старые, почти без щетины, что остались в мастерской в мансарде. Сможет купить хорошие кисти. И холсты. И смогут выжить. И жить. Жаль только выпустила щегла Карла!
— Мы готовы и дальше покупать работы господина Ван Хогволса. Но… Только через Гильдию Святого Луки.
— Я бы хотела купить кисти, охру и киноварь.
Хозяин лавки художественных принадлежностей смотрит недовольно, намеренно закрывая перед ней дверь.
— Только для членов Гильдии!
«Только через Гильдию!». «Только для членов Гильдии!» Всё только через нее. Чёрт бы эту Гильдию, прости господи, побрал!
— Я супруга господина Ван Хогволса, члена Гильдии…
Хозяин Агату впускает. Но добрее не становится. Не женское это дело — кисти и краски выбирать.
— Муж не ходит после… после взрыва. Меня послал. — Приходится оправдываться, будто застали ее за чем-то неприличным. Женщина в художественной лавке! — Мужу краски нужны…
— Киноварь дороже.
— Да, я знаю. Еще и лазурь, пожалуйста.
— Неплохо запомнили всё, что нужно! — то ли улыбается, то ли ухмыляется хозяин. — В список мужа даже не заглядываете.
Краснеет, как малолетка, случайно увидевшая в «Трех миногах» людскую случку.
— Строг муж. Наизусть заучила.
Хозяин заворачивает кисти и краски. Но ей отдать не торопится.
— Кто же тот взрыв устроить мог? Не могло рвануть просто так, — то ли спрашивает, то ли проверяет ее продавец. — Муж что говорит?
Агата пожимает плечами. Второй раз за день такой разговор.
— В городе говорят, это испанцы наши пороховые склады взорвали.
Хозяин лавки художественных товаров, как кожевник, придерживается той же версии.
— Но сами они взорвать не могли. Помогать им должен был кто-то! Кто-то из своих им должен был помогать.
Агата пожимает плечами, забирает пакет из рук хозяина лавки.
— Не будет ли господин столь любезен подсказать, где теперь, когда Новых мастерских нет, можно господина Председателя Гильдии Святого Луки застать?
Два часа после полудня
В voorhuis — прихожей дома Председателя Гильдии Святого Луки господина Маурица сумрачно.
Всё лучшее на себя пришлось надеть. Но как руки спрятать? У благородной жены художника не может быть таких рук. С мозолями от каталки для белья. С ожогами от недогоревших дров, которые она так старалась потратить поменьше, что руками из огня доставала. С порезами от рыбьих жабр. И со следами краски.
Руки лучше накидкой прикрыть. Картины расставить на деревянном подиуме — zoldertje — и пока Глава Гильдии не вошел, а потом руки спрятать. Спрятать руки, как раз согреются в тепле, дрова купить еще не успела, некогда было.
Спрятать руки. И молчать. Ничего не говорить. Чтобы хуже не вышло.
— Откуда они взялись?
Председатель Мауриц, Глава Гильдии Святого Луки, придирчиво вглядывается в расставленные картины.
Детский портрет. Анетта стоит в проеме двери и смотрит вверх, в небо.
Пейзаж. Берег реки Схи. Еще до взрыва.
Еще портрет. Анетта в полутемной комнате качает кроватку Йона, а свет из окна идет в другую от детей сторону.
— Кх…
Агата прочищает горло, будто не может выговорить.
— Кх… Муж… Господин Ван Хогсволс эскизы делал еще до… еще до взры… до октября…
Горло пересохло.
— Теперь закончил только…
— Все работы погибли в мастерских.
Взгляд Председателя в ее сторону недобрый. Хочет ее во лжи уличить? Хорошо, она так выбрала свет, встала против окна, что лица ее почти не видно.
— Эти оставались в домашней мастерской.
Облизывает сухие обветренные губы с треснувшей и засохшей корочкой в углу рта.
— Ханс… Господин Ван Хогсволс просит дозволения Гильдии писать и продавать картины. Как прежде.
— Член Гильдии, который не может ходить?
— Но писать может. Мастерскую мы теперь оборудовали в нижнем этаже… Чтобы его только с кровати в кресло пересаживать…
Глава Гильдии не торопится отвечать. Разглядывает портрет Агаты. И так повернет, и этак…
— Питер, из Гильдии возчиков, обещает приделать к креслу колеса…
Молчит Мауриц. Агата уже и не знает, что сказать.
— Чтобы Ханса легче было возить… Свет ловить. И прочее.
Глава Гильдии вместе с картиной отходит к окну. Ей, волей-неволей нужно вслед за ним повернуть свое лицо к свету.
Но не поворачивается. Так стоит.
— Стиль у Ханса стал какой-то другой. Никогда прежде такого контраста теней со светом не было.
Глава Гильдии Мауриц то ли рассуждает вслух, то ли укоряет…
— Глаза его теперь видят иначе. После ожога.
— Залечили ожог?
— Лечим. С божьей помощью. Якоб, лекарь из больницы Святого Георгия приходит. Мази носит и капли. Недели не было, чтобы не зашел.
— Помогают? Мази?
— Лицо в корках. Голос почти не узнать — гортань обожжена.
— И как же он пишет?
— Пишет… Как ему не писать…
Глава Гильдии отходит от окна. Кладет портрет Анетты на стол. Зол? Недоволен тем, что раненый Ван Хогволс продолжает писать?
— С членами Правления Гильдии вечером придем к вам домой. В пять часов пополудни. С Хансом говорить, — выносит вердикт Председатель Мауриц.
Ждет, пока она собирает и перевязывает бечевкой картины. Не помогает. Ведет провожать.
В дверях уже окликает. Агата поворачивается, яркий луч солнца падает прямо в глаза. Щурится. И пока щурится, Глава Гильдии вглядывается в ее лицо. Пристально вглядывается. Будто хочет что-то понять.