Театр в квадрате обстрела

Алянский Юрий Лазаревич

Наш репертуар — новинка…»

Репертуар ансамбля вызывал и восторженные отзывы и горячие споры. А спорили главным образом об одном: выражают ли танцы обрантовцев правду жизни и в чем эта правда заключается — в раскрытии лирического мира человека или в отображении реальных событий времени? Выражают ли черты народной жизни такие репертуарные номера ансамбля, как «Цыганский танец», грузинские «Багдадури» и лезгинка, «Танец татарских мальчиков», «Казачья пляска», «Яблочко»?

«Мне приходилось учиться искусству танца у простых деревенских жителей: у цыган, у горцев Кавказа, у крымских татар, у русских мужиков и баб… В этих именно народных танцах есть

то ритмическое богатство, та правда жеста, тот национальный характер, тот мудрый язык движений, который приходит от самой жизни… Народный танец является жизненным соком для танца театрального, концертного…»

Эти слова принадлежат не Обранту. Эти строки опубликовал за десять лет до возникновения ансамбля юных танцоров замечательный русский балетмейстер Михаил Фокин в английском журнале «Тренд». Военный балетмейстер 55-й армии не знал о статье Фокина — она впервые появилась на русском языке еще через двадцать лет, в 1962 году. Однако взгляды Обранта на искусство танца в известной степени развивали идеи Михаила Фокина. Воспитанникам Дворца пионеров явно повезло: они учились и работали под руководством художника, который стремился сочетать народную естественность танца с завершенностью и красотой концертной, театральной формы.

Есть в нашем искусстве образы, которые по силе художественного обобщения приближаются к своеобразным символам истории. Таков образ тачанки. Возникнув в кадрах кинофильма «Чапаев», она и сейчас гремит по дорогам Европы, Америки, Азии. Следом за нею пронеслась по тем же дорогам другая «Тачанка» — песня К. Листова и М. Рудермана, ее пел хор Ансамбля песни и пляски Красной Армии. «Эх, тачанка-ростовчанка, наша гордость и краса, конармейская тачанка, все четыре колеса», — подпевали с французским, английским, чешским, польским акцентом слушатели в десятках концертных залов мира. И вот в сорок втором году возникла новая «Тачанка», ленинградская, блокадная, фронтовая. Она била по врагу огнем искусства — «Тачанка» ансамбля Обранта.

Она начиналась со стремительной «конной атаки». Девушки и юноши с саблями в руках, пригнувшись, вылетали на дощатые подмостки фронтовой эстрады. Конная атака врезалась в самую гущу вражеских солдат и крушила их молниями сабельных ударов. Прорыв, разворот, и вот мчится тачанка: три девушки впереди, это лихая птица-тройка летит по степи, за ними — возница, сзади — пулеметный расчет. Резкая остановка. Снова разворот. Жаркая пулеметная очередь. И опять тачанка мчится вперед, заставляя зрителей всем своим существом, каждым нервом ощутить бешеный ритм танца, огненную атаку тачанки.

Танец этот достигал такой стремительности, что невозможно становилось разглядеть каждого из танцоров в отдельности. Перед зрителями возникала подлинная тачанка, летевшая в яростное наступление. Искусство убеждало: такое наступление остановить нельзя.

«Тачанка» стала одним из самых лучших и знаменитых номеров ансамбля. Балетмейстеру Обранту удалось «перевести» музыку в танцевальный рисунок, создав сюжетный танец, тематически неразрывно связанный с событиями дня.

Потом появилась «Варшавянка» — сложный танец, который языком хореографии рассказывал о доле народов под игом оккупантов. Звучали мелодии разных республик, грустные, напевные, задумчивые. Валя Сулейкина танцевала свой эпизод под мелодию белорусской песни «А у перепелочки ножка болит». В финале номера звучала «Варшавянка», и движения всех участников ансамбля, сплоченные, решительные, переводили на язык танца старую революционную песню: «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут, в бой роковой мы вступили с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут… На бой кровавый, святой и правый, марш, марш вперед, рабочий народ!..» В этом номере постановщик сочетал танец, актерскую игру и пантомиму.

Весной сорок третьего года ансамбль Обранта пригласили принять участие в общегородском концерте мастеров искусств, в Большом зале Филармонии. Когда-то, перед войной, воспитанники Дворца пионеров выступали в этом зале совсем еще малышами. Теперь они выросли, возмужали и стали настоящим профессиональным коллективом. И все-таки они волновались:

«На сцену Филармонии могли попадать только видные мастера… Наша задача трудная и ответственная. Мы — не Преображенская, которую все знают. А для нас этот концерт — большая проверка работы ансамбля…»

Посмотреть обрантовцев пришли ленинградские артисты, музыканты, писатели. Пришла и Преображенская. В Большом зале Филармонии состоялась одна из тех встреч разобщенных блокадой людей, которая сама по себе доставляла радость.

В программе, посвященной главным образом показу юношеского фронтового ансамбля, пели Н. Вельтер и Г. Скопа-Родионова, читали О. Казико и Д. Лузанов. Аккомпанировал танцорам их коллега по агитвзводу 55-й армии — джаз-оркестр, руководимый дирижером и композитором А. Владимировым.

Там, на фронте, узкие дощатые подмостки обычно качались и поскрипывали под ногами, сцена всегда оказывалась точно ограниченной стволами деревьев или бревенчатыми стенами избы. Теперь перед ними распахнулся непривычный сценический простор, и подростки немножко растерялись. Но уже через минуту понеслась по филармонической сцене огневая «Тачанка», дробно ударила азартная лезгинка, устремилась в атаку красноармейская пляска.

В зале горячо аплодировали. Иногда взгляды обращались на совершенно седого человека с молодым лицом, который скромно сидел в своей видавшей виды гимнастерке и улыбался приветствовавшим его людям. Он не был доволен ребятами… Творческие мечты Обранта опережали успехи его воспитанников.

…И снова — Рыбацкое, Колпино, Усть-Ижора. Снова — фронтовые концерты, темные от порохового дыма взволнованные лица солдат, благодарные объятия, сердечные слова. Снова занятия военным делом, пешие переходы с тяжелыми рюкзаками за спиной или бешеная ночная езда в кузове грузовика, когда над самой твоей головой в разных направлениях возникают красные пунктиры трассирующих пуль.

Старшие из мальчиков и девочек учились уже в десятом классе. По решению политотдела армии учителя приезжали к ним из Ленинграда сюда, в Рыбацкое. Комиссар Кулик лично интересовался отметками. Отлынивать от учения не удавалось. Журнал фиксирует:

«Валя много лежит, много думает, но не занимается… (Какая досада, что трое из девяти «рыбачат» носят имя «Валя»! Мы так и не узнаем никогда, кто же из них так много думал! — Ю. А.).

Вера откладывает учение.

Нелли увлекается книгами, а не учебниками.

Феликс — нет запала.

Володя. Растерялся. Не знает, что учить.

У некоторых из нас — химерические мечтания…»

А Обрант неустанно напоминал питомцам, что учиться необходимо. Ребята решили подтянуться и даже перенесли утренний подъем на более раннее время. А в политотделе завели специальный журнал успеваемости танцоров. Приходилось меньше лежать, меньше думать и больше общаться с учебниками.