Театр
Шрифт:
Станислав (начинает читать глухим голосом).
«— Сударыня, — сказал архиепископ, — вам надо быть готовой: смерть стучится в дверь.
Изрядно покривлявшись, королева исповедалась.
Тогда архиепископ услышал много разного, и в списке том — убийство, кровосмешение, предательство — цветочки…»
Чтение обрывается. Королева продолжает рассматривать карту. Подхватывает повисшую в воздухе фразу.
Королева. «Тут входит смерть, заткнувши
Станислав. «…на высоких деревяшках, зашитая в клеенку. Черная. И бесконечный круг! Раз двадцать она начинала заход и била все мимо. Толпа придворных дам, принцесс, господ, церковников, архиепископ — все спали на ходу. Усталость сводила члены. Под этой пыткой лица распускались, признавали всё. И наконец смерть обернулась. (Прерывает чтение. Смотрит на королеву. Продолжает.) И при ее поклоне вонь, как будто факелом махнув в окне, им сообщила: это всё. Тогда зажегся в небе фейерверк, вино пролилось на площадки деревенской танцульки, и головы пьяниц катались повсюду, смеясь.» (Резко встает и в ярости бросает книжку прямо в стеллаж.) Хватит!
Королева (поворачивается всем телом). Вы трус?
Станислав. Трус? Вы называете меня трусом, потому что я не беру со стола пистолет и подло не стреляю вам в спину?
Королева. Мы заключили договор.
Станислав. Какой договор? Какой, я вас спрашиваю? Вы все сами решили — как всегда. Вы решили, что я ваша судьба. Вас опьяняют высокие идеи. Вы решили, что я машина, предназначенная вас убить, и что роль моя на земле — отправить вас на небо. Имеется в виду — на ваше, историческое, легендарное небо. Вы не решаетесь покончить с собой: это будет не так возвышенно; вы хотите покончить с собой моими руками. А что вы даете мне взамен? Бесценную награду — быть орудием исторического деяния. Разделить с вами славу за роковое, таинственное преступление.
Королева. Вы проникли в Кранц, чтобы меня убить.
Станислав. Вы хоть на секунду задались вопросом, человек я или нет, откуда я и зачем пришел? Вы ничего не поняли из моего молчания. Оно было ужасно. Сердце билось так сильно, что я почти не мог вас слышать. А вы говорили! Говорили! Как же вы могли догадаться, что есть на свете другие люди, что они живут, думают, страдают, дышат. Вы думаете только о себе.
Королева. Я запрещаю вам…
Станислав. Это я запрещаю вам меня перебивать. Я же вас не прерывал той ночью. Я вышел из тени, о которой вы ничего не знаете и знать ничего не можете. Вы, наверное, полагаете, что моя жизнь началась там, под окнами замка Кранц. Раньше меня не было. Раньше были только эти стихи, которые вам так нравятся, — я был не я, а призрак вашей смерти. Как славно! Ваша спальня, теплая, роскошная, будто подвешенная в пустоте. Вы играли в страдание — и вдруг я. Ну откуда, вы думаете, я появился? Из тьмы, из того, что вне вас. И кто же разыскивал меня во тьме, кто посылал туда сигнал, летевший по волнам быстрее, чем мысль, чем приказ; кто сделал из меня лунатика, ползущего без сил, глухого ко всему, кроме собачьего лая, свиста пуль и стука собственного сердца? Кто гнал меня с утеса на утес, из расщелины в расщелину, от куста до куста; кто втащил меня, будто веревку, в это проклятое окно, за которым мне стало так плохо? Вы. Вы. Потому что вы не из тех, кто живет по наитию. Вы это сами мне сказали. Вы мечтаете стать шедевром, но для того, чтобы создать шедевр, нужно, чтобы был Бог. Но нет. Вы все решаете сами. Вы отдаете приказания, вы действуете, вы строите, вызываете нужный вам результат. И даже когда вам кажется, что вы ничего не делаете, все равно вы поступаете именно так. Сами того не зная, вы вложили в меня бунтарскую душу. Вы меня привели, сами того не зная, к людям, среди которых я надеялся обрести жестокость и свободу. Сами того не зная, вы определили выбор моих товарищей, вы меня заманили в ловушку! Конечно, ни один суд не сочтет это доказательством, но всё, что я говорю, — правда. Поэты ее знают. Поэты ее говорят.
Мне было пятнадцать лет. Я спустился с гор. Там чистота, там льды и огонь. В вашей столице я нашел только нищету, интриги, ненависть, полицию, воровство. Все, что со мной происходило, было одно постыднее другого. Я встретил людей, которым весь этот срам был отвратителен, и они относили его на счет вашего правления. Где же вы были? Витали в облаках. Жили грезами. Там, в облаках, вы растрачивали целое состояние, возводили себе храмы. Вы величественно избегали зрелища наших несчастий. У вас убили короля. Разве я в этом виноват? Это издержки вашего ремесла.
Королева. Убив короля, они меня убили.
Станислав. Убили, но не насмерть, потому что вы теперь хотите, чтобы вас добила судьба. Вы обожали короля. Что это была за любовь? С самого детства вас готовили к трону. Вас воспитывали для трона. Прививали чудовищную гордыню. И вот вас приводят к человеку, которого вы вчера еще не знали, но которому принадлежит тот самый трон. Он вам нравится. Иначе и быть не может. Вы становитесь женихом и невестой, вместе ездите на охоту, вместе скачете верхом, вы выходите за него замуж, и его убивают.
Я с самого детства задыхался от любви. И ни от кого ее не ждал. Я долго и безнадежно ее подстерегал, и наконец бросился ей навстречу. Погибнуть, увидев лицо? Нет, я хотел большего: быть сраженным идеей, умереть в ней, раствориться, быть ею уничтоженным.
Когда я вошел в вашу спальню, я был идеей, безумной мыслью, мыслью безумца. Я был идеей перед лицом идеи. И жаль, что я упал без чувств.
Когда я пришел в себя, я был мужчиной в гостях у женщины. И чем больше этот мужчина становился мужчиной, тем упорнее женщина хотела остаться идеей. Чем больше я поддавался роскоши, такой новой для меня, такой непривычной, чем дольше я любовался женщиной, тем упорнее она обращалась со мной как с идеей, как с машиной смерти.
Я был пьян от голода и усталости. Пьян от грозы. Пьян от страха. Пьян от тишины, пронзительной, как крик. Но я нашел в себе силы снова стать идеей, навязчивой идеей, как от меня этого требовали, и таким я должен был оставаться. Я был готов убивать, готов сделать эту спальню своим брачным покоем и залить ее кровью.
Я все рассчитал, но не мог знать всей глубины вашей хитрости. Только я перестал быть мужчиной, как вы снова стали женщиной. О, вы знаете толк в колдовстве и театральных эффектах! Чтобы сделать из меня героя, вы применяли все те страшные средства, которые женщина использует, чтобы влюбить в себя мужчину.
И, что самое ужасное, все это вам удалось. Я больше ничего не понимал, ничего не знал, ежесекундно я погружался в сон, даже бредил, я просыпался, видел вас, слышал вас, дрожал, сворачивался в клубок и снова распрямлялся и все повторял про себя: «Как можно так страдать и не умереть?»
Королева (самым высокомерным тоном). Я приказываю вам замолчать.
Станислав. Мне казалось, что вы решили — кроме всего прочего — отменить этикет и обращаться со мной как с равным.