Театральные подмостки
Шрифт:
– - Ну что вы, тут собраны самые лучшие творения человечества. Хотите почитать?
– - Да, обязательно... А пьесы есть? Я же актёр всё-таки...
При слове "актёр" Дионисий снисходительно улыбнулся, и мне показалось, что он про меня сегодняшнего что-то знает. Сразу как-то расхотелось говорить о себе, и я свильнул в сторону.
– - Я вот на этих полках посмотрел... Авторы какие-то незнакомые. Я, конечно, не всех знаю, но что-то по корешкам не вижу великих писателей.
– - На этом стеллаже вряд ли вы найдёте знакомых вам авторов. Понимаю ваше удивление. Здесь много гениальных писателей, которых
– - Резак Сергей Сергеевич, величайший писатель. Не слышали?
– - Нет.
– - Ничего удивительного. Просто он погиб на фронте в Великую Отечественную. Прошёл всю войну, дошёл до Берлина, но погиб от снайперской пули при штурме рейхстага. Сами понимаете, пережив войну и так много повидав, пишущий человек не может молчать, его святая обязанность рассказать миру об ужасах войны. Сергей Сергеевич и до войны немного писал, но гениальным писателем его сделала Великая Отечественная.
– - Так он же погиб!
– - удивился я.
– - Да, но ничего зря не пропадает. Душа всё равно исполнила своё творческое предназначение. Всё сохранила, ни одна мысль не пропала.
– - Не совсем понимаю: душа сама пишет?
– - Конечно. Только не в привычном для нас понимании. Душа не сидит с пером, с ручкой и не стучит по клавишам -- она просто воплощает мысли на бумагу.
– - Как это правильно, -- задумчиво сказал я.
– - Значит, ничего не пропадает.
– - Да, смерть не имеет никакого значения. Война может забрать миллионы жизней, но она также порождает идеи и замыслы, даёт невероятное количество документального материала, который важен, необходим для души и, если хотите, для духовной сути Вселенной. Чтобы описать ужасы войны, не нужно ничего придумывать. Надо просто самые потрясающие и трогательные истории переложить на бумагу.
Я с удивлением смотрел на Дионисия: передо мной был уже не тот сумасшедший и юродивый, а серьёзный и мудрый мыслитель.
– - Получается, и от войны польза есть?
Писатель покачал головой и сказал:
– - Да, эта страшная война дала миру много великих писателей. Вот этот весь стеллаж посвящён писателям-фронтовикам. Вы слышали когда-нибудь?..
– - он стал перечислять имена и фамилии авторов, творения которых, по его заверению, вошли в сокровищницу Вселенской литературы.
Я немного растерялся. Всё-таки закончил "Щукинское училище", а там с литературой строго. Уж кого-кого, а знаменитых писателей я всех знаю, многих читал, хоть и не в полной мере. А тут что ни имя, то загадка.
Мы шли вдоль полок с книгами, и не было им конца и края. Я вдруг остановился и спросил:
– - А вы сами о чём пишите?
– - Я?
– - Дионисий немного растерялся, помялся и сказал: -- Я изучаю тайны человеческого сознания.
"Как интересно. Вот кто мне нужен!" -- подумал я, а вслух спросил: -- А разве здесь тоже надо открывать какие-то тайны?
– - Ну что вы, разумеется! Бездна непознанного! Сказать правду, я не совсем обычный писатель. Я, скорее, исследователь, документалист, биограф, если хотите.
– - Да? И над чьей биографией вы трудитесь?
– - Сейчас я изучаю сознание Торквемады. Вы слышали о Томасе Торквемаде?
Я кивнул. Великий испанский инквизитор, десятки тысяч людей сжёг на кострах аутодафе. У нас в театре даже спектакль хотели о нём ставить, название пьесы уже и не помню... не "Охота на ведьм", не "Молот ведьм", а как-то по-другому... кажется, "Трон инквизитора". Но что-то не пошло... вроде как далека для русских эта история, многое объяснять надо, комментировать, что в театре не так просто, опять же мрачновато и много негатива -- в общем, бросили и забыли.
Лицо Разумовского стало какое-то суровое и страшное, а глаза гневно заблестели. Он говорил спокойно, но со стальной ноткой в голосе:
– - Вам посчастливилось, Иван Михайлович, что вы не жили в то мрачное время. Торквемада -- само воплощение зла в человеческом обличии, он ещё и цинично прикрывался верой. Но меня не интересует история его жизни. Её свободно может узнать любой, покопавшись в информации его жизни. Мне хочется знать, что с ним происходит сейчас. Как изменилось его сознание в прошествии сотен лет.
Честно скажу, мне стало как-то не по себе. Мы при жизни свято верим, что зло всегда будет наказано, "уж если не на этом свете, так на том". А тут, получается, величайший злодей мира до сих пор существует и является прекрасным объектом для исследований. И где, спрашивается, справедливость?
– - Вот как! Торквемада в раю, что ли?
– - с иронией спросил я.
– - Ну, почему сразу "в раю"...
– - задумчиво сказал писатель.
– - Думаю, скорее, в аду, если горит уже больше пятисот лет.
В ту же секунду в моём воображении вспыхнуло адское пламя, и мне представилась бездна, залитая кипящей лавой, а в ней Великий инквизитор, корчившийся в страшных муках и тщетно взывающий о помощи.
– - Значит, в геенне огненной...
– - задумчиво сказал я.
– - Хорошо... Но меня одна мысль беспокоит. Я тут встретился с одним человеком -- Власов Владимир Анатольевич, он умер пять лет назад, -- так вот, он говорил, что никакого ада не существует и чертей тоже.
– - Правильно ваш знакомый сказал. Но что касается Торквемады, он действительно горит, горит на своих же кострах инквизиции. И будет гореть ещё очень долго, пока не проживёт жизни всех загубленных им несчастных людей. А потом, может, и по новому кругу или выборочно... Также горят Сантори и другие инквизиторы. Это Вселенский закон жизни: если при жизни ты причинил кому-то зло, после жизни ты должен пройти не через какое-то абстрактное наказание, а через то же самое зло. Вот так, инквизиторы сжигали людей на кострах, обрекая на страшную смерть, а вышло, что сами себя приговаривали к сожжению.
Дионисий замолчал, задумчиво глядя в сторону. Я тоже молчал, представляя Торквемаду уже на костре. И думал, что это очень даже справедливо. Справедливее, чем, когда всех кидают в одну лаву, в одну геенну огненную или в какой-нибудь пресловутый адский котёл. При таком положении, каждый получает то, что сотворил своими руками. И убийцы, которые изобретают новые изощрённые способы умерщвления, даже не догадываются, что сами себе страшную участь готовят, для себя стараются. Да, неплохо было бы наяву посмотреть на Торквемаду, пылающего на своём собственном костре, или вот, например, увидеть Гитлера, истощенного до скелета, умирающего в застенках своего концлагеря. Сказал об этом писателю, но всё оказалось не так просто.