Театральные подмостки
Шрифт:
Думал я и над некоторыми жизненными тайнами этих спектаклей. Странно, но во всех историях Ксения исправно рожала детей, и родила даже уголовнику-садисту. Правда, ребёнок оказался больной -- последствия бесконечных избиений, когда Ксения была беременной. И я не мог понять этой загадки, этой жизненной гримасы. Не было каких-либо проблем и проволочек -- некоего протеста, сопротивления свыше. Больше того, некоторые дети появились с каким-то, я бы сказал, цинизмом и злорадством, как жестокая насмешка судьбы. Почти во всех спектаклях Ксения собиралась уходить от мужа-мучителя. Хоть и с оглядкой, но поковала чемоданы и готовила тропы к отступлению, заметала осколки разбитой чашки в мусорное ведро и подумывала, как лучше сжечь все мосты, и вдруг на тебе -- новость, беременна... Плакала, конечно, ревела, а куда денешься? Не аборт же делать. Это не про неё. Да и присуха какая-то странная крепко держит, из головы не лезет. Судьба всё-таки, опять же кое-какие знамения были,
Однако, как же тут всё странно! Как будто я всё больше и больше теряю связь с реальностью. Чувствую, как моё сознание медленно и постепенно перетекает себе... И даже хочется поторопить, чтобы поскорей всё закончилось... Как там у А.П. Чехова в "Трёх сёстрах" -- "Может быть, я и не человек, а только вот делаю вид, что у меня и руки, и ноги, и голова; может быть, я и не существую вовсе, а только кажется мне, что я хожу, ем, сплю. О, если бы не существовать!"
Явление 6
Страшный суд
После каждого спектакля мне снился один и тот же короткий сон: Ксения молча смотрит на меня, всхлипывает жалостливо, и слёзы катятся по её щекам. Но после четвёртого -- последнего представления меня накрыл долгоиграющий дремотный сюрреализм, такой ясный и детальный, что и сейчас сомневаюсь, не происходило ли это на самом деле. Я смутно мог думать и анализировать, как это иногда возможно в полудрёме, и воспринимал действие последовательно, но рваными кусками -- ещё одно странное состояние сознания, которое трудно передать. А ещё, знаете ли, я, видимо, неспроста видел это во сне. Наяву бы у меня, наверное, сердце не выдержало. И уж точно бы умом повредился. Однако обо всём по порядку.
Так вот, снится мне, будто я -- прокурор на судебном слушанье. На мне, как полагается, синий мундир, с майорскими погонами младшего советника юстиции. Сижу я, значит, такой важный и величественный, за прокурорской тумбочкой и с мерзкой ухмылкой поглядываю на обвиняемых...
Зал суда несколько странный: обзаведенье вроде как обычное, но стол для присяжных находится не в отдельной комнате, а прямо в зале суда возле огромной клетки, хромированные прутья которой в руку толщиной. В ней на коротенькой лавочке сидят рядышком... Ксения с девочкой лет семи, которую я увидел впервые -- в спектаклях среди детей этой девочки не было. Ксении прижимала её к себе, как дочку, и девчушка, положив голову на мамины колени, тихо и задумчиво смотрела на прокурора, то есть на меня. Ксения совсем не глядела в мою сторону, такая жалкая и трогательная, с повисшими плечами, и слёзы блестели на её глазах.
Знаете, к тем детям из спектаклей я испытывал жалость и сострадание, и всякий раз возникало желание что-то сделать для них, но в этой необыкновенной девчушке я увидел нечто очень дорогое и родное. И сердце моё отзывалось как-то особенно...
За судейским столом сидела супруга мясного директора Альбина, облачённая в чёрную судейскую мантию и с широким белым жабо на груди. В своей жизни она судья, поэтому, наверное, и в мой сон судьёй просунулась. Пролезла со всеми своими необходимыми судебными атрибутами, как-то: молоточек на подставке, увесистые фолианты -- конституция и разные там кодексы, документы -- "материалы дела", флажок России и ворох денежных пластушин и купюр врассыпную, в том числе и иностранная валюта, кнут и игрушечный макет гильотины. Денег было так много, что "ваша честь" пересчитывала их почти всё время, пока длился сон. Она с милой улыбкой сбивала их в пачки и, перехватив чёрной резинкой, перекладывала на другую сторону стола. Хотя не забывала и о судебном процессе и частенько вмешивалась в ту вакханалию, которую устроили присяжные и прокурор. В самом начале слушания она задавала Ксении совершенно идиотские вопросы типа: была ли она у гадалок и астрологов, верит ли в Конец света, знает ли заговор на поднятие клада -- и ещё спрашивала какую-то подобную хренотень.
Адвоката вообще не было, во всяком случае, он ни разу так и не пикнул.
А вот присяжные заседатели -- это особенная история, особенная...
Сон начался с того, что в зал ввели присяжных -- и я чуть не проснулся от оторопи. Впереди шёл Бересклет, а за ним цепочкой следовали четверо мерзейших мужей из спектаклей. Всего присяжных было тринадцать. В этот заветный состав просунулись ещё знакомые мне женщины... Суглобая патологоанатом Катерина -- в реальной жизни супруга кышливого Стасика. Она с каменным лицом просидела всё слушанье. Пассия циника Оскара красавица-блондинка Геля. Эта семнадцатилетняя девочка сразу же достала пилочку и увлечённо занялась своими ноготками. Неля, с которой уголовник-алкаш связал свою мерзкую жизнь, почему-то была одета в полицейскую форму. Представьте: помятая и пропитая внешность, лиловый синяк под мутным от капиллярной краснины глазом -- и тут же парадный китель, галстук и погоны. А вот юбчонка короткая донельзя. На лице Нели читалась искренняя озабоченность ростом преступности и тревога за нравственные устои. Среди присяжных был почему-то Аркаша Стылый, причём который из постановочной жизни -- спившийся, законченный алкаш в несуразных очках. Рядом с ним сидела помреж Лиза Скосырева и вела себя тише воды ниже травы. В этот раз её причёска была до безобразия простой и даже жалкой. Нечто коротко подстриженное с неестественной белизной от перекиси водорода -- безвкусное, незамысловатое каре с прямой чёлкой. И одежда совсем не походила на её обычные вычурные и броские наряды. Простенькое серенькое, мышиного цвета платьице с белым кружевным воротничком, как у школьницы. Лиза почему-то в очках, которые никогда не носила. Она задумчиво смотрела перед собой и опять грызла огромную плитку шоколада, на этот раз белого. Ещё среди присяжных находилась плохая учительница Анна Михайловна со своим престарелым мужем -- старше её на тридцать два года. Этот щупленький старикан в очках представился, как Владимир Петрович Меряев, профессор философии. Тринадцатой присяжной была Лидия Бортали-Мирская.
Старшиной присяжных назвался Бересклет. За него якобы проголосовали единогласно все присяжные. На скамейке зала суда сидели Лера и Шмыганюк, аки два голубка. Она на удивление как бы в трауре... На ней короткое чёрное платьице, которое ещё больше подчёркивало её тощую, костистую фигуру, а голова подвязана чёрным траурным кашемиром. А Шмыганюк -- наверное, из принципа -- во всём белом. Белые брюки и белая майка, сплошь утыканная корявыми фразами на английском языке -- "I love baby" с красным сердцем и прочая хренотень. Шмыганюк трогательно поддерживал любимую за локоть и явно скучал. Присутствовали и Николай Сергеевич Алаторцев с Ольгой Резуновой, и ещё с десяток наших актёров и актрис, которые, впрочем, в этом сне не играли никаких ролей и не проронили ни слова. Каким-то боком среди них всех затесался писатель Дионисий Разумовский, и с ним совсем не знакомые мне люди.
Как водится, вначале слово с обвинительной речью предоставили прокурору. Если бы вы знали, какую ахинею я нёс! Боже мой! Я обвинял Ксению во всех смертных грехах и говорил вещи, совершенно мне непонятные.
– - Обвиняемая мечтает стать матерью...
– - со злорадством и негодуя, говорил я, выхаживая взад-вперёд перед присяжными.
– - Это ли не чудовищно и преступно?! Одного этого уже достаточно, чтобы вынести самый жёсткий приговор. Но обвиняемая ещё и всегда хотела ребёнка от любимого человека. Это уже вообще ни в какие ворота не лезет! А любовь -- это, как вы все прекрасно знаете, несомненное кощунство над жизнью. И самое чудовищное, уважаемые присяжные заседатели, обвиняемая, не будучи в браке, всё-таки родила непонятно от кого девочку, которую вы видите перед собой. Как вам это нравится? Уже сам факт появления этой девочки и их таинственная связь говорит о беспрецедентном по масштабам своего цинизма преступлении! Эта женщина и её ребёнок заслуживают самого сурового наказания!
– - Отца установить удалось?
– - спросила судья.
– - Нет, ваша честь. Обвиняемая наотрез отказывается назвать его.
– - Какое бесстыдство!
– - Не то слово! Обвиняемая, может, вы сейчас скажите?
– - спросил я строго.
– - Объясните, пожалуйста, присяжным, происхождение этого ребёнка!
– - Нет-нет, я не скажу, -- тихо и торопливо ответила Ксения.
– - Ну вот, что и требовалось доказать!
– - У меня большие сомнения насчёт вменяемости обвиняемой, -- сказала судья.
– - Я, например, шесть раз была замужем, и у меня даже мысли не возникло, чтобы рожать каких-то детей. Чушь! Она просто больная! Психиатрическую экспертизу проводили?
– - Считаю, обвиняемая должна понести самое суровое наказание!
– - ответил я.
– - А признание невменяемости может облегчить её участь.
– - Ну что ж, пожалуй, я с вами соглашусь.
Многие одобрительно загудели, а я с победным видом сел на своё место.
Потом к трибуне вышла свидетельница Валерия Борисовна Бешанина, вдова покойного... Вся такая в трауре, бедная и несчастная, обвинила Ксению, что это она отправила на тот свет её несчастного мужа, то есть меня...
– - Мы с Ваней очень любили друг друга, -- говорила она с дрожью в голосе.
– - Это просто невыносимо, что его теперь нет. Я до сих пор в себя прийти не могу. Если бы вы знали, как мне не хватает этого человека, -- Лера заплакала.
– - Я ночью просыпаюсь, а рядом совсем другой мужчина. Это ужасно! Вы даже не представляете, через что мне пришлось пройти! Ваня так гармонично вписывался в окружающий антураж, который я терпеливо и трепетно создавала всю свою жизнь. Конечно, мне с Ваней хватало проблем, но сейчас я вообще не знаю, как жить. Всё рухнуло в одночасье. Эта женщина разрушила нашу большую и светлую любовь, нашу крепкую и прекрасную семью. Она отняла у меня не только мужа и комфортного для меня человека, она отняла у меня веру в удачную жизнь и семейные ценности.