Театральные сезоны на Марсе
Шрифт:
– Хорошо же!
– внезапно обрывает свою тираду Миранда, вложив в краткий многозначительный выдох потенциал грядущей бури.
Судилище заполняется людьми.
Вызывают меня.
Я вхожу в зал и смотрю на Миранду: она кивает мне как ни в чём ни бывало, и отвлекается на экран связника.
Я бросаю взгляд на Остроухого. Впервые после того, что он сделал со мною.
Остроухий боится моего взгляда, ему не по себе - оттого таким каменным кажется его профиль. Я ловлю себя на мысли, что думаю о нём с нежностью. Корка мутировавшей кожи под его глазами твёрже,
Бедные мы, бедные!
Бедные, изуродованные первые марсиане!..
Я всегда умела читать по губам, я слышу, что говорит Миранда, не любительница гаджетов, рукой придерживая возле уха айфон : "Не будет обычного процесса. Дело кончится чем-нибудь этаким... Естественно, понятия не имею. Они придумают что-то незаурядное... Извини, я переключаюсь: жду сообщение с Земли".
Все присутствующие в зале серьёзны и строги.
Колонисты в офицерской форме - всё по протоколу. Шевроны и нашивки украшают графитно-серые костюмы; белеют воротнички рубашек, узкие голубые галстуки играют муаровыми разводами, это очень дорогие и красивые галстуки, мы гордимся ими. Приглаженные волосы у мужчин; туго стянуты к затылку и уложены под пилотками голубого муара волосы девушек. У смуглянки Лиззи из команды-2 пышная грива непослушно вырывается из-под пилотки и каскад волос ниспадает вниз по спине.
Ряды офицеров в строгой форме - это эстетично, это красиво, Марс великий, я отвыкла от такого великолепного зрелища и чувствую прилив вдохновения. Но я отвлеклась, и ловлю себя на мысли, что невнимательно слушаю отчёт экспертов по делу о пожаре в модуле-1.
Грегберг выступает со стороны защиты.
Он поднимается со своего места.
Он серьёзен и подтянут. Он гладко выбрит и кажется моложе. Какой он молодой! Виолетте повезло!
Грег смотрит на председателя, мимолётным жестом указывает на меня, открывает аккуратный небольшой рот и произносит официальным тоном:
"- Её глаза на звезды не похожи,
в них бьется мотыльком живой огонь"
Музыкант Влад знает своё дело. Моя команда вступает с вокализом.
Капитан когда-то переспрашивал меня, как называется искусство создания музыки без инструментов, одним голосом?
Это называется вокализ.
Моя команда поёт вокализ на судебном заседании.
Они ведут партию в три голоса, помогая Грегу. Они делают это умело и с душой, а в зале великолепная акустика.
"Еще один обычный вечер прожит,
а с ней он каждый раз другой", - фоном моя команда. Тенор Грега звучит высоким накалом:
"Ее упреки вестники прохлады
Как скошенная в августе трава
И пусть в ее словах ни капли правды
Она божественно права..."
Вокализ усилился, голос Грега стал проникновенным, а взгляд - прицельным. Теперь он смотрит на капитана.
Под этим взглядом Остроухий опустил лицо, локти упёр в столешницу так, что стали видны не только манжеты фирменной рубашки, но и складки белоснежных рукавов, пальцы сплетены, он упёрся в ладони лбом.
Горячий Роберт растерянно переглядывается с экспертом и свидетелями: вообще-то Грегберг имеет право вести защиту в любой вербальной форме, ведь пение не указано в процессуальном кодексе марсиан, как запрещённое...
Миранда откинулась на спинку стула. Миранда любуется красными-5. Остальные участники превратились в слух и внимают бессмертному шекспировскому сонету. Люси поставила хорошенькие бровки домиком.
Мы - красные-5, и мы - иные. Я думаю, члены судебного процесса сейчас решают, как следует отнестись к ситуации, принявшей такой неожиданный оборот.
"Где-то ангелы кричат:
"Прости, прощай!"
Плавится душа, как свеча
Разлилась по сердцу печаль
Я - на веки твой
Ты - ничья.
Ее сиянье затмевает солнце
И замерзает кровь в ее тени
Такое счастье дорого дается
Венец откуда ни взгляни.
Любой валет в ее большой колоде
Падёт, как жертва ревности слепой
Она одна и от меня уходит
Давно проторенной тропой
Где-то ангелы кричат:
"Прости, прощай!"
Плавится душа, как свеча
Разлилась по сердцу печаль
Я - на веки твой
Ты - ничья".
– Я снимаю обвинение!
– порывисто встаёт с места капитан, в котором сейчас нет ничего общего с человеком-логарифмом. Сквозь лёгкую смуглость на его лице густо проступает румянец. Он по привычке профессионального бойца стоит, подобравшись. Он произносит как вызов:
– Я люблю эту женщину.
Я люблю своего капитана.
За суровость, за сдержанность, за тяжкие колебания между фанатичной преданностью делу и человечностью. Люблю его трудный путь на сцену, его торжество, его заблуждения, даже эту неудавшуюся попытку отстраниться от нашего чувства, как от неуместной слабости... Я могу сказать, что знаю его лучше, чем он знает себя.
Айфон Миранды пару минут назад переливался голубыми всполохами. Голубое свечение - значит, сообщение пришло с Земли. Мне любопытно. Что, если на Земле подвели итоги эксперимента и сообщили результаты Миранде, главному психологу нашей миссии? Думаю, события в марсианской колонии вынудили Центр поторопиться с окончательными выводами. Что в ответ на сообщение Земли предпримет Миранда? Знает ли она то, что известно мне? Если да, то как давно знает врачебную тайну бывшего спецназовца Троя Бояна? От этого зависит очень многое: прежде всего, статус Остроухого.
– Я предлагаю прекратить судебное разбирательство по более официальной, хоть и не такой уважительной причине, как любовь к обвиняемой!
– загадочно произносит Миранда и пристально смотрит на Остроухого, а потом передаёт председательствующему Роберту свой телефон.
Тот читает, и некоторое время обдумывает прочитанное.
В межбровье капитана чётче проступила вертикальная морщина, лицо краснеет от сдерживаемого волнения. Горячий Роберт обводит глазами присутствующих: