Театральные сезоны на Марсе
Шрифт:
Ладно.
Я зашёл с другой стороны:
– Как получается, что днём я вижу обычных людей, но на сцене - совсем другое дело. Все эти ваши штучки: движения, жесты, взгляды - это пробирает до дрожи, и это не моя команда.
– Тебя волнует, что мы на сцене - другие, или волнует то, что мы делаем для зрителя?
– Пожалуй, второе. Как вам удаётся?
– Спроси чего проще!
– присвистнул, мотнув головой, Грег.
– Мейджик!
Я пристально вгляделся в его лицо, и не увидел ни тени иронии. И это движение головой: подбородок совершает круг, лёгкий присвист, похожий на змеиное шипение, - выразительно. Жест есть концентрация смысла. Альтернатива слову. Код. Праязык. Может, таинственный сензарский, так удивлявший древних мудрецов,
– Ты сейчас повёл головой, и отпала необходимость в словах.
Грег хмыкнул.
Он только что закончил нарезать кабачки, и гора аккуратных нежно-жёлтых кубиков на столешнице лимонного цвета перестала расти. Он взял в руки миксер: взбить соевый соус. Мой любимый соус, густой, тёмно-коричневый, наполовину состоящий из протёртого гибрида перца и лука, умопомрачительно пахнущий соус, оставляющий на языке привкус молодой телятины, долго томившейся в духовке и сделавшейся нежной. Рецепт соуса принесла с собой Марсела из первого экипажа. И осталась с нами, отказалась вернуться к Красным-1.
Грег передумал включать миксер.
Он передвинул громоздкого монстра: помесь стула и стремянки, поселившийся на кухне, чтобы служить каждому, кто захочет дотянуться до самых верхних, редко посещаемых, полок. Сел напротив меня, отзеркалив мою позу, и я увидел себя со стороны: расслаблено сидящего на ящике, который я оседлал, как табурет. Предплечья опираются на широко разведённые бёдра, кисти рук свисают, пальцы сцеплены, но не сжаты.
Грег продолжал:
– От начала мира действие не нуждалось в словах. Пока Марс не родит собственных первых Шекспиров, правильнее обходиться действием. Язык тела универсальный и понятный каждому, его возможности безграничны. Сейчас мы на сцене заняты тем, что развиваем и совершенствуем язык тела, - заметь, мы остаёмся учёными даже в театральных экспериментах. Ты думаешь, Полина руководит нами? Как бы не так! Полина как раз единственная, кто живёт на сцене естественно и свободно. Мы же все - работаем. Выкладываемся по полной. Можешь считать, мы выбрали для себя ещё одно направление научных исследований со всеми отсюда вытекающими обязательствами. Ставим узкую задачу, выходим на сцену и решаем её. Ну, и свои, человеческие, проблемы заодно решаем.
– Грег рассмеялся.
Каждый из моих ребят в паре, и каждый служит своей женщине на подмостках сцены, и делает это с полной самоотдачей.
Грег возвращается к своим обязанностям дежурного повара. Миксер в его руке негромко зумкает. На кухню заглядывает Катя; ей хочется посидеть в тишине наедине со своими мыслями, а для этой цели лучше кухонного блока на базе места не найти. От обеда ещё осталось вдоволь "обглоданий", - любимого лакомства и утешения. Команде их хватит до вечера, и в кухню сегодня заглянет каждый. Или почти каждый.
"Обглодание" тоже придумано на сцене. Однажды Михал ошибся, играя свою роль: он держал в руках огромную бутафорскую кость, и вместо "обладание" с чувством произнёс "обглодание". Он был так погружен в образ, что вцепился в кость зубами и расколол хрупкий пластик, но нечаянностью этого поступка лишь усилил драматизм сцены.
Это было первобытное, свободное и дерзкое действие. Дикий и необузданный порыв, но обещающий движение, изменение - как потенциал будущих перемен.
После спектакля все признались, что хотят почувствовать, что значит вгрызаться в кость? Каково это - ломая и дробя, извлекать из разрушенной кальциевой оболочки съедобное содержимое? Во время дежурств на кухне экспериментировали с продуктами, и однажды вечером, это было дежурство Виолетты, нас ждала гора убедительно слепленных крупных костей из зажелатиненой мучной массы. У Виолетты получилось, она изобрела "обглодание". Внутри костей, в крупных ячейках, мы обнаружили "костный мозг" - густой студень из водорослей, марсианского сладкого лука и бульонных кубиков. Он был тёмно-зелёный, но по вкусу - именно то, что надо. С тех пор грызть сахарные косточки стало любым занятием. Это наш домашний секрет, наш релакс, и команда не спешит делиться своей находкой с другими экипажами. "Обглоданием" лучше заниматься без свидетелей, укрывшись в укромном уголке кухонного бокса с подносом твёрдых лепленых "костей", потому что во время этого первобытного занятия нос, губы и щёки - всё будет забрызгано "костным мозгом", и придётся вытирать их тыльной стороной ладони ...
– Я закроюсь?
– бросила Катя через плечо, проходя мимо с подносом в руках в сторону склада и намереваясь спрятаться за контейнерами, где к холодильным камерам притулился маленький столик и стояло кресло-качалка на кованых витиеватых полозьях. Влад выменял этого мебельного монстра у командира красных-3, Горячего Роберта. Роберт мастерит мебель из случайного набора металлических предметов и иногда у него получаются не только авангардные, но и удобные вещи. Это кресло как раз вышло удобным, девушки располагались в нём с ногами.
Мы с Грегом кивнули Кате.
– Можешь не закрываться!
– ответил Грег, - грызи на здоровье, мы послушаем!
Нам нравится звук, с которым здоровые зубы вгрызаются в твёрдую оболочку "обглодания". Хруст и чавканье, сопровождающие обглодание, для нас - свидетельство жизни не механической, не электронной, но истинной, полнокровной, телесной. Красные-5 зубасты и напористы, хоть и никогда не сообщат об этом на Землю... просто им не обязательно сообщать об этом... Катя в дальнем углу перемалывает лепные кости, и хруст за переборкой звучит как гимн живучести, и наша база кажется в разы крупнее, раз в ней нашлось место для добычи с костями такого размера. С длинным "чмок", губами, вытянутыми в трубочку, высасывается студень из каверн. Сухо трещит твёрдая верхняя корка. Внутри мучная форма пропитана студнем, и оттого она мягче, и съедается с аппетитным хрумканьем. Где-то там, в укромном углу, Катя вытирает тыльной стороной ладони подбородок, липкий после "обглодания", у неё счастливое лицо. У каждого, занятого "обглоданием", лицо как у довольного озорного ребёнка...
– Хочешь знать, как удаётся цеплять зрителя?
– в глазах Грега танцуют искры. Он здоров, он предприимчив, он улыбается, жонглируя предметами в ярко освещённой кухне, переходящей в сумрачный склад продовольствия, и дальше - в темноту джунглей рефрижераторов и синтезаторов белковых смесей, за которыми, в оазисе света у бассейна с живыми карпами, в кресле-качалке отдыхает Катя. Она слегка раскачивается в кресле Роберта, прикрыв глаза, вспоминая своё земное прошлое, но вспоминая без сожаления. Ей хорошо; она только что сгрызла четыре большие и почти настоящие мозговые кости.
Cтол завален овощами, и Грег, прежде чем овощи будут прожарены и соединятся в рагу, делает несколько кадров. На просторной столешнице возвышается нарезка бледно-жёлтых кабачков, россыпь кубиков красной моркови, несколько твёрдых колец корневой петрушки, длинные свежевымытые и потому блестящие листья мако-мако, заменяющей нам перец, и всё это - вокруг белоснежного блюда, доверху наполненного серыми, слегка бархатистыми, половинками местных шампиньонов. Грег обработает снимки и выставит в местную сеть. Кто-нибудь из красных-6 или красных-8 обменяет его снимки на что-нибудь другое, чтобы обновить фотообою в кухоном блоке своей базы. Значит, как минимум, один из свободных вечеров Грега будет наполнен новым смыслом...
– Цеплять зрителя - это просто, - говорит Грег, возвращаясь к лениво текущему разговору.
– Ты рассмеёшься, когда узнаешь, насколько это просто. Представь: на сцене сидит один парень. Сидит, как ты сейчас. Что ты можешь о нём сказать? Нет, погоди, я спрошу иначе: что он, этот парень, станет делать в следующую минуту?
Я ухмыльнулся:
– Да уж никак не размахивать мечом джедая!
– А что тебя навело на такую мысль?
– Статичность фигуры. Расслабленная поза. Годится для медитации или отдыха, и не годится для активного действия.