Театральный роман (Сборник)
Шрифт:
Корзухин в ответ швыряет медальон.
Ч а р н о т а. Ну, до свидания, Парамоша. Засиделись мы у тебя, нам пора.
К о р з у х и н (загораживая дверь). Нет, стой! У меня жар, я ничего не понимаю... Вы воспользовались моей болезнью?! Вот что, верните деньги, я вам дам по пятьсот долларов отступного!
Ч а р н о т а. «Ты шутишь», – зверь вскричал коварный!..»
К о р з у х и н. Ну, если так, я сейчас же звоню в полицию, что вы ограбили меня! Вас схватят сейчас же! Оборванцы!
Ч а р н о т а. Ты слышал? (Вынимает револьвер.)
К о р з у х и н. Караул! Караул!
На эти вопли вбегает А н т у а н, в одном белье.
Все спят! Вся вилла спит! Никто не слышит, как меня грабят! Караул!
Портьера раздвигается, и возникает Л ю с ь к а. Она в пижаме. Увидев Чарноту и Голубкова, окаменевает.
Вы спите, милая Люси, в то время как патрона вашего грабят русские бандиты!
Л ю с ь к а. Боже мой, Боже! Видно, не испила я еще горькой чаши моей!.. Казалось бы, имела я право отдохнуть, но нет, нет... Недаром видела сегодня тараканов во сне! Мне интересно только одно – как вы сюда добрались?
Ч а р н о т а (поражен). Это она?
К о р з у х и н (Чарноте). Вы знаете мадемуазель Фрежоль?
Люська за спиной Корзухина становится на колени, умоляюще складывает руки.
Ч а р н о т а. Откуда же мне ее знать? Никакого понятия не имею.
Л ю с ь к а. Так познакомимся же, господа! Люси Фрежоль.
Ч а р н о т а. Генерал Чарнота.
Л ю с ь к а. Ну-с, господа, в чем недоразумение? (Корзухину.) Крысик, чего ты кричал так отчаянно, кто тебя обидел?
К о р з у х и н. Он выиграл у меня двадцать тысяч долларов! И я хочу, чтоб он вернул их!
Г о л у б к о в. Это неслыханная подлость!
Л ю с ь к а. Нет, нет, жабочка, это невозможно! Ну, проиграл, что же поделаешь! Ты не маленький!
К о р з у х и н. Где Антуан покупал карты?!
А н т у а н. Вы сами покупали их, Парамон Ильич.
Л ю с ь к а. Антуан, уйдите к дьяволу! В каком виде вы торчите передо мной?
Антуан скрывается.
Господа! Деньги принадлежат вам, и никаких недоразумений не будет. (Корзухину.) Иди, мой мальчик, усни, усни. У тебя под глазами тени.
К о р з у х и н. Уволю этого дурака Антуана! Не пускать ко мне больше русских в дом! (Всхлипнув, уходит.)
Л ю с ь к а. Ну-с, была очень рада повидать соотечественников и жалею, что больше никогда не придется встретиться. (Шепотом.) Выиграли – и уносите ноги! (Громко.) Антуан!
А н т у а н выглядывает в дверь.
Господа покидают нас, выпустите их.
Ч а р н о т а. О ревуар, мадемуазель [46] .
Л ю с ь к а. Адье! [47]
Чарнота и Голубков уходят.
Слава тебе Господи, унесло их! Боже мой! Когда же я наконец отдохну!
В пустынной улице послышались шаги.
(Воровски оглянувшись, подбегает к окну, открывает его, тихонько
46
Au revoir, mademoiselle. – До свиданья (франц.).
47
Adieu! – Прощайте! (франц.)
Потом тьма. Сон кончается.
Сон восьмой и последний
...Жили двенадцать разбойников...
Комната в коврах, низенькие диваны, кальян. На заднем плане сплошная стеклянная стена, и в ней стеклянная дверь. За стеклами догорают константинопольский минарет, лавры и верх Артуровой карусели. Садится осеннее солнце, закат, закат... Х л у д о в сидит в комнате, он сидит на ковре, поджав ноги по-турецки, и разговаривает с кем-то.
Х л у д о в. Ты достаточно измучил меня. Но наступило просветление. Да, просветление. Но ведь нельзя же забывать, что ты не один возле меня. Есть и живые, повисли на моих ногах и тоже требуют. А? Судьба завязала их в один узел со мной, и их теперь не отлепить от меня. Я с этим примирился. Одно мне непонятно. Ты. Как отделился ты один от длинной цепи лун и фонарей? Как ты ушел от вечного покоя? Ведь ты был не один. О нет, вас было много... (Бормочет.) Ну, помяни, помяни, помяни... А мы не будем вспоминать. (Думает, стареет, поникает.) Да. Итак, все это я сделал напрасно. А потом что было? Просто – мгла, и мы ушли. Потом – зной, и каждый день вертится карусель. Но ты, ловец! В какую даль проник за мной, и вот поймал, поймал меня в мешок! Не мучь более меня, пойми, что я решился, клянусь. Лишь только Голубков вернется, я поеду сейчас же. Ну облегчи же мне душу, кивни. Кивни хоть раз, красноречивый вестовой Крапилин! Так! Кивнул! Решено!
Тихо входит С е р а ф и м а.
С е р а ф и м а. Что, Роман Валерьянович, опять?
Х л у д о в. Что такое?
С е р а ф и м а. С кем вы говорили? Ведь в комнате нет никого, кроме вас!
Х л у д о в. Вам послышалось. А впрочем, у меня есть манера бормотать. Надеюсь, что это никому не мешает, а?
С е р а ф и м а (садится на ковер рядом с Хлудовым). Четыре месяца я живу за стеной и слышу по ночам ваше бормотанье. Вы думаете, это легко? В такие ночи я сама не сплю. А теперь уже и днем? Бедный, бедный человек...
Х л у д о в. Хорошо. Я достану вам другую комнату, но в этом же квартале, чтобы вы были под моим надзором. Я продал перстень, деньги есть. Светло в ней, окна на Босфор. Особенного комфорта, конечно, предложить не могу. Вы сами видите – чепуха. Разгром. Проиграли и выброшены. А почему проиграли, вы знаете? (Таинственно указывает за плечо.) Мы-то с ним все знаем. Мне и самому неудобно с вами рядом, но я должен держать слово.
С е р а ф и м а. Роман Валерьянович, вы помните тот день, когда уезжал Голубков? Вы догнали меня и силой вернули, помните?