Тебе больно?
Шрифт:
Как только я убеждаюсь, что меня собираются съесть заживо, он снова вытаскивает мою голову из воды. Я снова набираю воздух, захлебываюсь им и кашляю, когда мои глаза вытекают из головы.
Секунды спустя акула прорывается на поверхность прямо в том месте, где была моя голова, и врезается в лодку, ее пасть раскрыта в поисках добычи.
Я закричала и бросилась к Энцо, так как лодка сильно раскачивается. Он встает на ноги, тащит меня назад, а затем бросает, оставляя меня в состоянии, из-за которого я не могу дышать. Я все еще тону,
Я выкашливаю еще больше воды и жалко отползаю в сторону. Мне некуда бежать, но я двигаюсь на автопилоте, и единственное, чего жажду больше, чем кислорода, — это убраться подальше от края лодки.
Судно раскачивается от удара акулы, но это едва заметно. Слезы льются из моих глаз, я все еще голая по пояс, и я уверена, что он кончил мне на спину. Я чувствую себя... Я не знаю, но я знаю, что ничто и никогда не заставляло меня чувствовать себя хуже.
Ничто.
Энцо прислонился к стеклянной стене, ведущей к снаряжению для подводного плавания, снова одетый, со скрещенными руками и ногами, с ямочкой на щеке, и зло смотрит на меня. Как будто он только что не кончил, пока держал меня под водой.
Избегая его взгляда, моя нижняя губа яростно дрожит, пока я хватаю нижние части купальника и надеваю их обратно, теряясь в словах.
Может быть, я заслужила это. Может быть, я заслужила и худшее.
Я украла у стольких людей, испортила столько жизней и причинила много горя. Я знаю это.
Поэтому я держу рот на замке, хватаю свои джинсовые шорты и вытираю спину, как могу, прежде чем надеть их. Я ругаю себя за то, что оставила телефон в фургоне, даже если он сейчас совершенно бесполезен. Его кредитка все еще в заднем кармане, ее очертания проступают на ткани, пока он смотрит, как я вытираю его сперму. Я бы предпочла, чтобы моя одежда была покрыта ею, а не моей кожей.
Затем я забиваюсь в угол, молясь, чтобы он просто забрал меня обратно. У меня нет дома, но сейчас достаточно чего угодно, только не этого.
— Зачем ты это сделала? — спрашивает он наконец, лишенный эмоций. Я дрожу, лед в его голосе холоднее, чем вода, в которой он меня утопил.
Я смотрю на него, мои глаза горят от соли.
— Я заплачу тебе, — прохрипела я. Мое горло тоже горит, и слова выходят прерывистыми и хриплыми.
Он нахмуривает брови.
— Ты не можешь перестать лгать, не так ли?
По моим щекам ползет красная полоса, мне стыдно, потому что он прав. Я бы сбежала, прежде чем поступила бы правильно.
— Сколько ты сняла с кредитной карты?
Мои плечи поднимаются к ушам, мне стыдно.
— Меньше тысячи, я думаю.
Его губы расплющиваются.
— Когда-нибудь слышала о том, чтобы получить...
— Работу? Да. Может, я и живу в фургоне, но я не живу под скалой, — огрызаюсь я, уставая от его вопросов. Возможно, я должна ему деньги, извинения и даже пару лет в тюрьме, но я не должна ему
А может, и должна, но это единственное, что я ему не дам.
— Я могу арестовать тебя.
Я пожимаю плечами и бормочу:
— Тогда, наверное, я смогу перестать убегать.
Он сужает глаза и снова смотрит на меня, обдумывая что-то.
— Тебя разыскивают за твои преступления, не так ли? Вот почему ты не можешь найти настоящую работу.
Я поджимаю губы и говорю:
— Да.
Я и раньше подрабатывала, но в большинстве мест требуют социальные данные, удостоверения личности и проводят проверку биографии. Я не настолько глупа, чтобы использовать чужое имя, и уж точно не могу использовать свое собственное.
Он насмехается, качая головой.
— Почему бы просто не устроиться на работу в шестнадцать лет, как нормальный гребаный человек? Зачем вообще копать себе такую яму?
Я смотрю на него и набираюсь сил, чтобы встать. Кислород проходит через мои легкие, как будто они никогда не были полны воды, но я все еще дрожу как лист.
— Ты ничего обо мне не знаешь. Если ты хочешь думать, что я мелкий преступник, который делает это только ради острых ощущений, хорошо. Но не оскорбляй нас обоих, делая обо мне невежественные предположения.
Он рычит, и мой живот сжимается от страха. Акулам, похоже, стало скучно, и они уплывают, но это не значит, что он не может выбросить меня за борт и позволить им найти меня снова.
Он проводит рукой по волосам, заметно расстроившись.
— Разве я называл тебя чужим именем все это время? Когда трахал тебя?
И снова мой желудок сжимается, только по другим причинам. А именно, потому что любое напоминание о нем внутри меня заставляет мое лицо гореть, и я ненавижу это из-за того, что он только что сделал со мной. И как сильно я все еще чувствую себя униженной.
Я смотрю вниз, и это достаточный ответ.
— Какое твое настоящее имя? — требует он.
Я не хочу ему говорить. Есть шанс, что я смогу сбежать, когда мы окажемся на суше. Убежать и каким-то образом ускользнуть из его рук. Я могу найти другое место, чтобы спрятаться в Австралии, пока не буду готова снова рискнуть летать.
Шанс выжить еще есть, и если он захочет выяснить мое имя после того, как я улечу, то все в его власти. Я уверена, что обо мне есть множество статей, хотя и в них он не найдет много правды.
Когда я продолжаю колебаться, он подходит ко мне, заставляя мои мышцы напрячься, а горло сжаться.
Я отшатываюсь от него, но меня уже зажали в угол, прислонив к борту лодки. Он продвигается вперед, прижимаясь ко мне, его руки прижимают меня к своему горячему телу.
— Guardami — смотри на меня, — резко приказывает он.
Я качаю головой, не понимая его, но зная, что, что бы это ни было, я не хочу этого делать. Я зажимаю нижнюю губу между зубами, пытаясь скрыть, как она дрожит.