Тебе держать ответ
Шрифт:
— Это не ваша песня, — сказал Эд, когда она смолкла.
— Не наша, — согласилась женщина. — Я услышала её далеко отсюда, в северных землях…
— Где именно?
— Не помню. Кажется, в Эвентри.
— Кто тебя ей научил?
Она негромко засмеялась.
— Ты совсем не знаешь нашего племени, сиятельный лорд. Никто не может научить роолло песне. Роолло слышит песню и забирает её себе. Мы всегда воруем то, что хотим получить, другого пути для нас нет. — Улыбка внезапно сошла с её лица. Она протянула руку и положила прохладную сухую ладонь Эду на запястье. — Но эту песню я не крала. Мне подарили её, и это не тот подарок, от которого можно отказаться.
— Оставь его, Сигита, — отчего-то заволновалась старшая женщина.
— Нет, тётя Лоло, не оставлю.
Эд посмотрел на неё с лёгкой улыбкой. Любопытно, который раз за день они разыгрывают этот спектакль? Тёмная рука Сигиты сжалась на его запястье.
— Идём со мной. Я должна тебе кое-что сказать, но не здесь.
— Я не верю в предсказания судьбы, — предупредил Эд. — И у меня правда нет денег.
Роолло встала, потянув его за собой. Под ворчанье старшей женщины и жаркий взгляд той, что помоложе, Эд поднялся и покорно последовал за Сигитой. Они обошли навес и остановились с обратной его стороны, оставаясь среди людской толпы, но скрытые от взгляда двух других женщин.
— Спроси, что хочешь спросить, — сказала Сигита.
— Ничего не хочу, — покачал головой Эд. — Просто я удивился, услышав эту песню… от тебя.
— Спроси, — настойчиво повторила она. Её взгляд был странно напряжённым, не таинственным и не масленым, она глядела не как воровка и не как соблазнительница, и Эд на мгновение утратил уверенность. Он неожиданно понял, что действительно хочет кое-что у неё спросить.
— Когда ты слышала эту песню, — помедлив, наконец сказал он, — кто её пел?
Роолло вздохнула, и прозвучало это так, будто вздох у неё вырвался против воли, но в нём явственно слышалось облегчение.
— Да. Именно так, — сказала она и, кивнув, добавила: — Женщина. Это была женщина. И волосы у неё были как день и ночь.
Она не могла не заметить потрясения, которое отразилось на его лице. И смотрела жадно, как будто для неё было жизненно важно понять, что он почувствовал, услышав ответ.
— Женщина? — переспросил Эд, будто не веря.
— Да. Она сказала, что ты удивишься. Ах, как хорошо,
— Погоди, — Эд схватил роолло за плечи, и её рука безвольно упала. — Что это была за женщина? Что она тебе сказала? Как… какая она?
Сигита слабо качнула головой, глядя на него с лёгкой виноватой улыбкой, будто заранее прося прощения за что-то, чего пока не успела сделать.
— Волосы как день и ночь — вот и всё, что я могу тебе сказать о ней. Она дала мне эту песню и сказала, что, когда я буду петь её в Сотелсхейме, ко мне подойдёт человек и попросит, чтобы я спела сначала. И что он спросит меня, кто научил меня этой песне, и что я должна ответить правду. За это она дала мне столько денег, что мы трое смогли доехать до Сотелсхейма и осталось ещё много больше.
— У неё были волосы двух цветов? Рыжие и чёрные? Да?
— Она велела мне передать тебе две вещи. Ты слушаешь меня?
— Да… да, — медленно выговорил Эд. Его руки судорожно стискивали плечи роолло, но ни он, ни она этого не замечали.
— Она сказала: то, что ты делаешь, делай быстрее, потому что снова родился Тот, Кто в Ответе за всё.
Эд отпустил её.
— Что?..
— Она велела напомнить: в каждое поколение. Они приходят в каждое поколение. Пришёл новый, это значит, что твоё время подходит к концу, — добавила роолло, и Эд кивнул, чувствуя, как её слова проникают в его мозг и кровь, как разъедают его, подобно медленному яду, — так, как разъедали всегда.
— А второе? — спросил он. — Ты сказала, есть ещё второе…
— Да. Ещё она велела сказать: теперь можно. И сделать вот это.
Она поднялась на цыпочки, и Эд только теперь заметил, насколько она ниже его — едва достаёт макушкой ему до плеча. И она так долго, так бесконечно долго тянулась к его губам, что он мог дюжину раз оттолкнуть её и дюжину раз схватить и прижать к себе, но он просто ждал, стоял неподвижно и ждал, что ему отдадут то, чего он когда-то так хотел.
«Теперь можно», — сказала Алекзайн голосом девушки-роолло и поцеловала его губами девушки-роолло, её полными тёмными губами, потрескавшимися от ветра и вечных дорог.
Эд не остался в городе на эту ночь. Он вышел из Сотелсхейма через западные ворота и пошёл вниз по холму, туда, где по всей долине среди полей раскинулись деревеньки и хутора, кормившие жителей города. Сейчас почти все крестьяне веселились в Сотелсхейме, и долина лежала под вечерним небом молчаливым тёмным полотном, изредка поблескивая огоньками пастушьих костров.
А город пылал. Солнце уже село, но Сотелсхейм сам стал на эту ночь солнцем, сияя тысячью разноцветных огней. Эд шёл по дороге вниз, не оборачиваясь, до тех пор, пока шум и пьяное веселье города не перестали гнаться за ним по пятам. Когда он достиг подножия холма, стало совсем тихо, только шуршала трава да скрипела где-то дворовая калитка на ветру. Немного в стороне от городской стены возвышался пригорок, отведённый под пастбище. Там сейчас было пусто; Эд взобрался туда, ступая по упругому ковру короткой травы, и только тогда посмотрел на город.
Очертания башен в фиолетовом небе — будто бесчисленные клыки древнего чудовища, в пасти которого нашли приют многие тысячи людей. Чудовище давно умерло или впало в вечный сон, и эти клыки не грозили тем, кто находился внутри, но служили грозным предупреждением каждому, кто решался помыслить о том, чтобы причинить им вред. Сотелсхейм, Город-На-Холме, называли также Градом Тысячи Башен, хотя на деле их было, конечно, гораздо меньше — порядка полусотни на внешней стене и вдвое меньше на внутренних. Но эти башни, длинные и острые, были неприступны — триста лет стояли они, и триста лет никто не мог взять их штурмом. Сотелсхейм был самым безопасным местом на земле. Сотелсхейм был вечен.