Тебе принадлежу

Победа Виктория

— На Катю совершили нападение, наезд, — его слова выбивают землю из по ног, я уже готов лететь в бездну, когда он добавляет: — с ней все хорошо, отделалась испугом, а вот Лара…

Он впечатывает кулак в металлическую дверь.

—Да ты можешь нормально объяснить, —взрываюсь и начинаю орать, как умалишенный.

— Она Катю оттолкнула, сама попала под раздачу, сейчас ее оперируют, доживет ли до утра, неизвестно, — на последних словах его голос срывается, и очередной удар по металлу не заставляет себя ждать. Следом еще один, еще. — Твой чертов план дал трещину, она может умереть,

ты понимаешь, умереть?

—Хватит, — обхватываю его плечи и оттаскиваю от двери. — Прекрати.

—Скажи мне правду, между вами что-то есть?

—Ничего, — качаю головой, — поехали, истерикой ты ничего не решишь. Говорю спокойно, а у самого внутренности скручиваются. Опять. Я снова ее подвел и в этот раз моя ошибка может оказаться фатальной.

Глава 37

Катя

— Что ты здесь делаешь? — войдя в палату Лары, я с удивлением обнаруживаю в ней Матвея. Не знаю, что больше меня удивляет, его нахождение здесь или потрепанный вид, совершенно ему несвойственный. Судя по всему, он провел здесь всю ночь. Но зачем?

— Ты рано, — намеренно игнорирует мой вопрос, чем приводит меня в еще большее недоумение. Да, я действительно сегодня рано. Часы только-только пробили шесть утра. Со дня отъезда Макса прошло почти десять дней, все это время я практически не отходила от Лары. Спустя три дня после того, как Макс уехал в столицу, девушку перевели из реанимации и каждый день я проводила с ней. Наверное, это странно говорить с тем, кто тебя не слышит, но я чувствовала какую-то странную потребность рассказывать ей изо дня в день обо все, что происходит.

Чувство вины, подобно серной кислоте, разъедало внутренности изнутри, я молилась всем существующим богам, лишь бы только она очнулась. На шестой день после перевода из реанимации Лара открыла глаза и я, не сдержавшись, разревелась прямо у ее кровати. Подумать только, еще недавно я готова была вырвать ей сердце, если это понадобится, раздавить и пройти мимо, а теперь я каждый день провожу у ее постели в надежде, что она поправится. Никогда бы не подумала, что захочу снова увидеть ту самоуверенную стерву, заявившуюся в мою квартиру, но я, черт возьми, хочу. Хочу видеть это надменное выражение лица и идеальную походку. Хочу злиться на нее за то, что претендует на моего жениха. Не могу видеть ее тако — беспомощной, сломанной.

—Ты не ответил на мой вопрос, — напомнила я, стряхнув ненужные мысли. С ней все будет в порядке, главное, она жива.

— Не бери в голову, — отмахивается от меня друг, а я от неожиданности не могу подобрать слова, пялюсь в спину выходящего из палаты Матвея и так ничего и не произношу.

—Кать, — еле слышный хрип Лары выводит меня из состояния полного непонимания, я даже вздрагиваю от неожиданности. Заговорила! Пару дней она молча слушала меня, а после неизменно проваливалась в сон и вот сегодня заговорила! Забыв о Матвее и его странном визите, рванула к постели, желая убедиться, что ее голос — это не плод моего воображения.

Не могу сдержать улыбку, когда убеждаюсь в том, что она действительно пришла в себя. Ты обязательно поправишься! Сажусь на край кровати и осторожно беру ее за руку.

— Спасибо тебе, — произношу тихо, а из глаз начинают литься слезы. Ничего не могу с собой поделать. Вся моя ненависть к этой женщине испарилась в тот страшный день. Она не только меня спасла, он спасла моего ребенка. Единственное, что я теперь испытывала к этой женщине – благодарность. Как бы там ни было, какие бы чувства она не испытывала по отношению к Максу, ее поступок стер все, что было до.

На мою благодарность Лара отвечает легкой, еле заметной улыбкой, а у меня просыпается непреодолимое желание обнять ее, крепко, забрать хоть частичку ее боли себе. Я уверенна, ей больно, даже несмотря на действие обезболивающих, больно.

—Ты прости меня, Кать, — сипло, произносит она и мне приходится пододвинуться ближе, чтобы расслышать ее слова. Ее «прости» выбивает меня из колеи. Наверное, несмотря ни на что, это последнее, что я ожидала услышать из уст Лары. — Я…

—Не надо, тебе надо беречь силы, — останавливаю ее, потому что вижу, с каким трудом ей даются слова, каждый раз открывая рот она морщится от боли. Даже дышать ей удается с трудом. — Ты обязательно поправишься.

— Это уже неважно, — отвечает она и я замечаю прозрачные капли, стекающие по вискам. Ее слезы действуют на меня словно удар под дых. Нет! Ты не сдашься, я не позволю, ты просто обязана снова превратиться в раздражающую высокомерную стерву, вызывающую желание придушить ее на месте.

—Не говори так.

Она криво усмехается, в потом произносит:

— Меня ждет инвалидной кресло, Кать, я все слышала, слышала слова врачей, пока вы думали, что я сплю. Как они сказали? Пятьдесят на пятьдесят?

—Это много, ты обязательно встанешь на ноги, — не сдаюсь. Не позволю ей опустить руки и сдаться. Она должна бороться, просто обязана. И пусть ей еще предстоит пройти через очередную операцию, пусть реабилитация будет долгой и мучительной, но она встанет. Встанет, если будет бороться. — Все получится, если ты сама этого захочешь.

—Но я не хочу, — ошарашивает она меня, — не хочу бороться, и жить я тоже не хочу.

—Что ты такое говоришь? Как можешь? — жалость уходит на второй план, что значит она не хочет жить, как вообще язык поворачивается произносить подобное. Жизнь— самое дорогое, что есть у человека, за нее нужно бороться во что бы то ни стало.

—Могу, Кать, я живу только потому, что пообещала Максу, иначе, меня бы мы с тобой сейчас не разговаривали. Жаль, что меня все-так успели спасти.

— Прекрати, слышишь, прекрати, так нельзя, жить нужно ради себя, а не ради какого-то обещания, — мне неприятно слышать ее, по сути, признание, но сейчас не до глупой ревности, не до выяснения отношений. Сейчас важно, чтобы она не навредила себе.

— Ради чего мне жить, Кать? — спрашивает, глядя мне в глаза. — Я не здорова, и я сейчас не о травме. У меня с головой не все в порядке, — она делает паузу, потому что слова даются ей с трудом, — Макс не сдается, а я не хочу его расстраивать, не хочу говорить, что его усилия тщетны и мне уже не помочь, разве что в психушке запереть.