'Тебя, как первую любовь' (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение)

Волков Генрих

Вращается весь мир вкруг человека, - Ужель один недвижим будет он?

Давно замечено, мышление образами - самая объемная, самая "экономная" форма человеческого мышления, где содержание словно спрессовано до взрывчатой силы и способно от читательской искры вспыхнуть фейерверком ассоциаций. Приходит в действие "цепная реакция" - образ возбуждается непосредственно от образа, минуя длинные логические переходы и рассудочные каталогизирования и рождая аналогии удивительные, обнаруживая сходство в несхожем, сталкивая несопоставимые для холодного рассудка стороны действительности, позволяет постигнуть ее и мысленно глубже, вернее.

Всякий

подлинно великий поэт - мыслитель, открывающий перед нами новые миры, новые вселенные. Но.чем более он велик, тем последовательнее он ищет новые образные системы, тем - добавим - смелее, неожиданнее его поэтические образы! Как помним, Вяземский восхитился метафорой Пушкина "в дыму столетий". Для нас сейчас этот образ кажется привычным, а тогда это было невиданным поэтическим дерзанием, прорывом в новую образную систему мышления, которой не знали ни Державин, ни Батюшков. Помните, Вяземский заметил: "Державин испугался бы дыма столетий".

До Пушкина, пожалуй, ни один русский поэт не сказал бы "телега жизни", не посмел бы изобразить всю жизнь человеческую, от удалой юности до старости, в виде седока, трясущегося в телеге, где - опять же дерзкая метафора!
– "ямщик лихой, седое время, везет, не слезет с облучка". Или известные строки из "Евгения Онегина":

И даль свободного романа Я сквозь магический кристалл Еще не ясно различал.

Последующие поэты наши, особенно поэты XX века, стали, конечно, много изощреннее, смелее, неожиданнее в метафорах. Но именно Пушкин первый показал, как богаты и неисчерпаемы возможности русского языка и в этом отношении.

Сравнивая Пушкина с Гете, Белинский видел преимущество Пушкина в его художественности, а "неизмеримое преимущество" великого немецкого поэта и мудреца в том, что он - "весь мысль". Верно, Гете часто философствовал в своих стихах, обожествляя природу, и оставил великолепные образцы интеллектуальной лирики. Мыслитель прежде всего виден и во многих его художественных произведениях. Но, пожалуй, подлинные его поэтические шедевры - в лирике последних лет жизни (кстати, она создавалась примерно в то же время, что и лирика Пушкина). Эти миниатюры Гейне сравнил с легкокрылыми, нежно-воздушными, порхающими и ускользающими мотыльками. "Эти песни Гете, - продолжает Гейне, - полны дразнящего изящества, совершенно невыразимого. Гармонические стихи обвивают твое сердце, как нежная возлюбленная, образ смело обнимает тебя, в то время как мысль тебя целует".

Строки эти можно, может быть с еще большим правом, отнести к лирике Пушкина.

Пушкин явил России и миру образец такого эстетического освоения действительности, когда, по выражению Маркса, "чувства стали теоретиками". Маркс употребил это выражение, размышляя о духовном богатстве человека будущего, о полном развитии и гармонии его способностей к теоретическому и художественному постижению мира, по законам логики и по законам красоты.

Законы красоты непременно включают в себя законы логики. Прекрасное это и Истинное и Доброе вместе. В этом-то и кроется причина того, почему поэзия может оказывать такое могучее воздействие на общество.

В Пушкине вообще удивительно то, как рано, еще на лицейской скамье, осознал он, сколь велико общественное призвание поэзии, сколь богаты, не раскрыты еще возможности поэзии в ее воздействии на общество.

В лице Пушкина поэзия впервые явилась выразителем и возбудителем общественного мнения в России, воспитателем художественного, эстетического вкуса общества.

Поэзия -

выразитель? Да. Поэзия - воспитатель? Да! Поэзия - эхо русского народа? Да! Поэзия - борец против тирании, деспотизма за свободу, за просвещение? Да! Все это непременные черты пушкинского поэтического идеала. Однако здесь следует сказать и "но". Но - при одном непременном условии, если поэзия остается поэзией, если она не превращается в голое поучение, в навязчивую дидактику. Гениальная мысль Пушкина о назначении поэзии заключалась именно в том, что она сама по себе, своими собственно художественными, эстетическими достоинствами способна оказать огромное воздействие на общество, воздействие, облагораживающее чувство и проясняющее, воспламеняющее мысль.

И если поэзия неспособна "собственными средствами" выполнить эти задачи, если она привлекает себе в помощь морализирование, риторику, проповедь - пафос педагога, философа, публициста, политического деятеля, то это лишь свидетельство ее немощи. Это уже не поэзия, а рифмование.

Если понять это, то понятны и многие признания самого Пушкина о назначении поэзии, шокировавшие критиков, понятна и его творческая эволюция.

После первых свободолюбивых "песен" Пушкина, громко, смело, возбуждающе прозвучавших на всю Россию ("Деревня", "Вольность", "Сказки. Noel", "К Чаадаеву"), передовая русская общественность ждала еще более трибунных и гражданственных, политических обличений в стихах, а он печатал "Руслана и Людмилу", "Цыганы", "Черную шаль", "Вакхическую песнь"...

Даже весьма умеренный либерал Жуковский, прочитав "Цыган", в недоумении пишет Пушкину в Михайловское весной 1825 года: "Я ничего не знаю совершеннее по слогу твоих Цыган! Но, милый друг, какая цель!

Скажи, чего ты хочешь от своего гения? Какую память хочешь оставить о себе отечеству, которому так нужно высокое..." Пушкин же отвечает на это: "Ты спрашиваешь, какая цель у Цыганов? вот на! Цель поэзии - поэзия - как говорит Дельвиг (если не украл этого). Думы Рылеева и целят, а все невпопад".

Дерзкий девиз - "цель поэзии - поэзия" - вовсе не означает, что Пушкин выступает против гражданственности поэзии, отказывает ей в высоком общественном призвании. Подлинно художественной поэзии Россия еще не знала, а вот дидактической, поучающей, морализующей, проповедующей - такой было сколько угодно. Поэтому для Пушкина главное - это создать истинную поэзию, показать ее возможности, выразить передовой дух времени в совершеннейшей художественной форме. "Думы"

будущего декабриста Кондратия Рылеева били смело, прямолинейно по крепостничеству и царизму. Но в воздействии на общество они, по мнению Пушкина, проигрывали от недостатков чисто художественных, от этой прямолинейности. Пушкин замечает в письме к брату: "Говорят, что в стихах - стихи не главное. Что же главное? проза? должно заранее истребить это гонением, кнутом, кольями..."

И поэт подчеркнуто тенденциозно, несколько утрированно даже излагает свою позицию в ряде специально для этого написанных стихотворений.

В более позднем стихотворении "Поэт и толпа" (1828) Пушкин изображает узколобых критиков, которые требуют от поэзии "пользы", утилитарного применения, не ведая, не понимая, что высшая "польза" поэзии в ее художественном совершенстве, так же как "польза" от музыки Моцарта, от картин Рембрандта.

И толковала чернь тупая: